Вопросно-ответная конструкция и судебная лингвистическая экспертиза

Byadmin

Вопросно-ответная конструкция и судебная лингвистическая экспертиза

Кусов Геннадий Владимирович,

кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры политологии и права Кубанского государственного технологического университета
(г. Краснодар, Россия)

ВОПРОСНО-ОТВЕТНАЯ КОНСТРУКЦИЯ

И СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

Судебную экспертизу характеризуют категории правовых отношений, возникающих из процессуальных действий и конкретной правовой ситуации. В соответствии с правовой доктриной доказательствами в таких процессах являются полученные в предусмотренном законом порядке сведения о фактах, на основе которых субъект, принимающий решение, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования или возражения сторон (заинтересованных лиц), а также иных обстоятельств, имеющих значение для правильного рассмотрения ситуации и принятия решения (Нестеров, 2009, 30). К доказательственной относят информацию, имеющую отношение к предмету доказывания, допускаемую законом и существенную с точки зрения предмета доказывания. Экспертиза является элементом процесса доказывания.

В настоящее время в теории судебной лингвистической экспертизы установилось мнение «о двунаправленной детерминации экспертной деятельности лингвиста» (Голев, 2009, 14). Научный поиск в области судебной лингвистической экспертологии наталкивается на отсутствие общей теории, которая однозначно удовлетворяла бы профессиональные запросы правоприменителя и эксперта-лингвиста. Исследования проблем лингвистической экспертологии (Баранов, Бринев, Галяшина, Голев, Осадчий и др.) позволили выделить области экспертной деятельности, где методы гносеологической доступности языкознания достигают максимума противоречий с нормами материального и процессуального права. Действительно, однолинейная система (да/нет) оценки доказательств в праве вызывает недоумение филологов, «стремящихся учесть все нюансы и тонкости текста, неединственность миров, возникающих при возможных его толкованиях» (Бринев, 2006, 138) и усматривающих в этом эпистемологический тупик.

В судебной лингвистической экспертизе именно вербальное сообщение – текст является главным предметом исследования. А лингвистический анализ его содержательно-смысловой и формальной стороны – основным способом для выявления словесных конструкций и смысловых единиц текста, подпадающих под признаки конкретного состава преступления или деликта, предусмотренных соответствующей правовой нормой: унижение чести, достоиства и деловой репутации, оскорбление, клевета, распространение текстов противоправного характера, пропагандирующих расовое и национальное превосходство или неполноценность, призывающих к насильственному изменению конституционного строя, массовым беспорядкам, угрозы и вымогательства, заведомо ложные сообщения о террористических актах, заведомо ложные доносы и т. д. Принципиальным отличием является то, что никаких других источников доказательств, кроме судебной лингвистической экспертизы, по делам таких категорий, как правило, не существует. (Галяшина, 2003, 55). Судебная лингвистическая экспертиза – это средство убеждения судьи. Убедительность этого средства зависит в первую очередь от его аргументированности, но также и многих других факторов, связанных с представлением данного доказательства в судебном заседании (Баранов, 2003, 28).

Изначально в теории судебной лингвистической экспертологии необходимо принять за основу гипотезу о том, что в конечном итоге судебная лингвистическая экспертиза является средством обоснования (принятия) юридического решения. Характер общей теории языкознания в исследовательской части судебной лингвистической экспертизы имеет прикладное (служебное) значение и «переводит» предположение о наличии юридически значимых языковых символов «от чувственного восприятия отдельных фактов, признаков, свойств тех или иных объектов, играющих роль доказательств, к логическому осмыслению воспринятого, к рациональному мышлению» (Белкин, 1999, 429). Поэтому область познания теории судебной лингвистической экспертизы, описывающая область «полюса» принятия юридического решения, продолжает быть востребованной для научного поиска.

Итак, правовой язык – это особый стиль общенационального языка, функционально отвечающий задачам кодификации правил нормативного регулирования общественных отношений и служащий для отражения устойчивых стереотипов поведения в правосознании и лингвокультуре. Правовому языку присуща высокая степень абстрактности, что выявляется при анализе его категорий: мошенничество, клевета, деяние, состав преступления, правоотношение, деликт и др. В то же время правовые категории конкретны, почти каждой из них можно противопоставить конкретные действия и обстоятельства, составляющие содержание этой категории. Характерной чертой языка права является системность правовых понятий (отраслевая тождественность), когда во взаимосвязи и взаимодействии категории языка права описывают определенную область социальной реальности.

Раскрытие агонального смысла в судебной лингвистической экспертизе происходит вследствие разворачивания функции интерпретации, состоящей из «выполнения/невыполнения определенного набора элементарных семантических условий» (Алимурадов, 2003, 10), т. е. приоритета лингвистических аргументов, составляющих основу рассматриваемого правового дискурса. Под лингвистическими аргументами понимается совокупность элементарных языковых зависимостей. К функции интерпретации относится также мысленный процесс, согласно которому адресант подбирает некоторое выражение для конкретной ситуации.

Коммуникация «строится на основе экзегетики, т. е. развернутого ситуативно-культурного толкования, а не декодирования текста» (Карасик, 2009, 268). Элементы декодирования знаков, составляющих текст, присутствуют в любом общении как его материальная составляющая, но в целом интерпретация действительности носит более сложный характер, чем действие по модели «стимул – реакция», в которой знак представляется стимулом. Экзегетическая интерпретация основана на принципе целостного, гештального восприятия; декодирование есть поэлементное движение, которое имеет место лишь в ограниченном числе коммуникативных ситуаций.

Особую значимость в судебной лингвистической экспертизе приобретает анализ интерпретации текста, т. к. результаты заключения эксперта напрямую зависят от того, что берется за основу интерпретации (полифункциональность языка подразумевает сосуществование в одной лексической единице и когнитивно-языковой нормы (прагмалингвистическая цель; внутри-лингвистическая цель, коммуникативная мишень), и социальной нормы (порицание), и правовой нормы (ответственность); аналогичная категория отражается в общей теории права и представлена определением понятия «мононорма»).

Пример 1. Осенью 2004 г. в Волгограде один из кандидатов на должность губернатора выступил под девизом «Здесь вам не Кавказ!» («Волгоградская область – не Кавказ!»). Для кандидата на пост губернатора показалось, что прагмалингвистичекая цель (внешняя) слогана привлечет на его сторону большее число сторонников. Однако представители нескольких землячеств обратились в суд с заявлением, в котором говорилось, что этот девиз подразумевает «призыв к депортации граждан, являющихся представителями коренных народов Кавказа, из Волгоградской области» (Чижикова, 2005). В основу интерпретации вышеназванного девиза представители землячеств «вложили» данные внутри-лингвистической цели высказывания (призыв к депортации). Политик, который баллотировался на официальную должность под упомянутым лозунгом, отвечал, что его высказывание поняли неверно, что он настаивает на проведении взвешенной миграционной политики, а фразу, из-за которой разгорелся конфликт, следует понимать сугубо в буквальном смысле, так же, например, как «Земля – не Луна» (внутри-лингвистическая цель: нельзя увеличивать количество мигрантов с Кавказа в Волгоградской области). С точки зрения географии (оторванности фразы от ситуации) фраза «Волгоградская область – не Кавказ» совершенно верная и является фактом реальной действительности. Но в политическом контексте она просто недопустима, т. к. нарушает принципы социальной толерантности. 16 ноября 2004 г. избирательная комиссия Волгоградской области сделала заявление, что зарегистрированному кандидату на должность губернатора Е. Л. Голубятникову вынесено предупреждение о недопустимости подобных методов агитации.

Согласно п. 23 Постановления Пленума Верховного Суда «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г. «В необходимых случаях для определения целевой направленности информационных материалов (выделено автором) может быть назначено производство лингвистической экспертизы. К производству экспертизы могут привлекаться, помимо лингвистов, и специалисты соответствующей области знаний (психологи, историки, религиоведы, антропологи, философы, политологи и др.). В таком случае назначается производство комплексной экспертизы» (Постановление Пленума Верховного Суда «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г.). Смысловая насыщенность концептов лингвокультуры довольно таки обширна, поэтому определение в указанном Постановлении Пленума Верховного Суда типологии интерпретационной модели для исследовательской части судебной лингвистической экспертизы определенного вида лингвистической экспертизы произошло впервые. Судебная власть в виде анализа правоприменительной практики и вынесения рекомендаций по ее применению «указала» на то, что она хотела бы «видеть» в заключении эксперта-лингвиста. К сожалению, пока теория судебной лингвистической экспертизы переживает период накопления теоретических знаний, поэтому построение интерпретационных моделей для остальных видов лингвистических экспертиз находится в состоянии дискуссионного поиска. Экспертиза, построенная на научных основах, позволяет свести на нет судебные ошибки и тем самым повысить роль судебной системы в формировании правового государства. Проблема «правовых дефиниций» и «языковых утилитарных понятий» продолжает преследовать исследователей, занимающихся изучением продуктов речевой деятельности, вовлеченных в правовой дискурс. Научная неопределенность и недостаточная проработанность терминологического аппарата пока компенсируется профессиональными штампами о допустимом истолковании «языковых форм» правовых норм: «принято полагать в профессиональной среде» или «практика свидетельствует о том, что» (Кусов 2011, 15).

Почему же экспертные оценки не всегда дают однозначный результат? С одной стороны, существует ряд объективных причин: отсутствие правил проведения лингвистической экспертизы, недостаточная развитость теоретического аппарата (дефиниционной составляющей) осмысления предмета описания «плоскости» пересечения семантического поля лингвокультуры и диспозиции правовой нормы. Итак, лингвистическая экспертиза – это экспертная интерпретация спорного текста, демонстрирующая перевод обыденной лингвокультурной ситуации в осмысленные научно подтвержденные выводы, приводящие к однозначному юридическому решению.

В исследованиях социологов и психолингвистов встречаются термины «язык вражды, язык конфликта, вербальная агрессия» (Верховский 2002 [5], Муравьева 2002 [15], Черкасова 2011 [24]). Однако наличие языка вражды в исследуемых работах определялось чисто субъективно. Авторы исходили из того, было бы им самим неприятно прочитать подобное высказывание об этнической или религиозной группе, к которой они себя причисляют. Таким образом, субъективность в данном вопросе неизбежна. Особенно это проявляется в случаях, когда в тексте отсутствуют эксплицитные вербальные маркеры агрессивности, такие, как непосредственные призывы к насилию, дискриминации, обсцентные слова и др. В остальных случаях ненависть при помощи приемов «социальной (коммуникативной) инженерии» искусно вуалируется создателями текстов, чтобы их не могли обвинить в распространении вражды. Технология создания предпосылок утраты социальной перспективы и социальной стабильности имеет речевое происхождение, поэтому теоретические аксиомы из лингвистической конфликтологии «перекочевали» в судебную лингвистическую экспертологию. Лингвистическая конфликтология – научное направление общественного познания о причинах, особенностях и закономерностях возникновения, развития и функционирования вербальных конфликтов, целью которого является выявление и объяснение механизмов, управляющих социальными процессами и их преобразованием в опознаваемые символы лингвокультуры.

Проблема диагностики оскорбительности состоит в том, что социальная оценка речевого акта оскорбление логически не импликативна и эвристически не соотнесена с семантическим наполнением диспозиции правовой нормы. В речевом акте оскорбление (лингвокультура) сравнение сопоставимых объектов происходит по принципу дизъюнкции – разведения на разные полюса ценностной парадигмы доброго имени и социальной оценки, включенной в негативную номинацию лица. Эффект «оскорбления» нельзя описать (интерпретировать) не применяя приемов моделирования иллокутивного речевого акта, т. к. когнитивные процессы мышления человека «независимыми носителями информации» не фиксируются в процессе коммуникации в силу своей духовно-ментальной природы происхождения, но отождествляются по косвенным авидным признакам. Лингвокультура закрепила эталоны отношений к различным типам нормативных выводов, ссылкой на известный социальный факт. План негативных типов «социально-нормативного предицирования» содержит следующие виды лексических единиц: 1) профанная лексика (крайне негативная отрицательная оценка лица – фаллическая символика, мат, и т.д.); 2) церемониальные выражения (вынесение приговора или решения суда – мошенник; постановка медицинского диагноза – шизофреник; нарушение корпоративной этики – сапожник; нарушение формы ритуала — оборотень); 3) лексика нарушения конвенционных установок (нарушение конвенционных правил – мятежник; нарушение лингвокультурных традиций – тунеядец; нарушение морального обычая – прохвост; нарушение коммуникативного кодекса – пошляк; нарушение стилистической уместности – нахал; нарушение институционных установок – изверг). Правовая норма «оскорбление» отображает семантическое ядро лингвокультуры не зеркально, а в соответствии с уровнем развития института прав и свобод человека и гражданина (Кусов, 2004, 203).

При интерпретации оскорбительности в вопросно-ответной конструкции (диагностика спорного высказывания, по предварительной верификации подпадающая по признакам под состав преступления, предусмотренного ст. 130 УК РФ «Оскорбление») Е. Р. Россинская вводит исследовательское условие: «Какие типы лексики современного русского языка относятся к оскорбительной лексике?», чтобы эксперт смог сразу ответить на второй вопрос «Содержатся ли в предложении (цитате) слова, словосочетания или фразы, относящиеся к одному или нескольким типам оскорбительной лексики?» (Россинская, 2011, 389). Исходя из определения предмета экспертизы, под которым понимается «установление фактов (фактических данных), суждений о факте, имеющих значение для уголовного, гражданского, арбитражного дела либо дел об административных правонарушениях, путем исследования объектов экспертизы, являющихся материальными носителями информации о происшедшем событии» (Аверьянова, 2009, 77), напрашивается только одно следствие, что никакая классификация оскорбительной лексики не является материальным носителем информации о происшедшем событии. На сегодняшний день существует около десятка различных классификаций корпуса «оскорбительной лексики», в зависимости от того, что какой критерий берется за основу «оскорбления» автором «персональной» классификации. Таким образом, на приведенном выше примере становится ясно, что вопросно-ответная конструкция играет далеко не последнюю роль в судебной лингвистической экспертизе.

В работе «Настольная книга судьи: судебная экспертиза» Е. Р. Россинская и Е. И. Галяшина необходимым условием оскорбительности считают «обобщенную негативную оценку» лица и предлагают классификацию «лексических и фразеологических единиц, которые в определенных контекстах употребления могут носить в адресации к тому или иному лицу оскорбительный для данного лица характер» (Россинская, Галяшина, 2011, 348): слова и выражения, обозначающие антиобщественную, социально осуждаемую деятельность (жулик); слова с ярко выраженной негативной оценкой, фактически составляющей их основной смысл (предатель); название некоторых профессий, употребленные в переносном значении (мясник); зоосемантические метафоры (осел); глаголы с осуждающим значением или прямой негативной оценкой (хапнуть); слова, содержащие эксперессивную негативную оценку поведения человека, без отношения к указанию на конкретную деятельность или позицию (мерзавец); эвфемизмы, сохраняющие негативно-оценочный характер (женщина легкого поведения); негативно-оценочные каламбурные образования (дерьмократы); сравнение с одиозными историческими персонажами (Иуда); нецензурные слова. Даная классификация разработана на базе практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чети, достоинства и деловой репутации и была опубликована в совместном труде «Цена слова», который можно заслуженно назвать «первооткрывателем юрислингвситики», наряду с первыми сборниками «Юлислингвистики», которые стали ежегодно выходить в Барнауле с 1999 года. Аргументированных доводов, почему именно предлагается за основу та или иная классификация, в указанных работах не приводится. Напрашивается только один вывод: данная классификация принимается на веру как результат, вытекающий из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ. Этот этап в теории судебной лингвистической экспертизы можно назвать первоначальным этапом эмпирического обобщения результатов практической деятельности.

Проблема номер два в лингвистической экспертизе: слабым местом в диагностике оценочных суждений (оскорбление, клевета, угроза, порицание, ложь, ненависть и т. д.) является то, что прямой антагонист «негативного» концепта, например «порицание», не имеет реального, онтологического существования – есть лишь моральные нормы и представления об идеале (о должном и справедливом) в правосознании или в сознании носителей лингвокультуры – того, чего не должно быть. «Похвала» – это лишь субъективное одобрение правильного поведения. Результат иллокутивного речевого акта «оскорбление» можно осознать; а сам моральный идеал реально недостижим, т. к. он не имеет фиксированного источника (формы) «регистрации материнской матрицы». В речевом акте «оскорбление» эта «материнская матрица» не вокализируется, но она преподносится уже во «взломанном» состоянии (фактуализация действительности), где адресат преподносится как «взломщик» (субъект-нарушитель). Хотя моральный идеал всеми признается как стандарт правильного, нормативного поведения, в оценочных суждениях, употребляемых в речи, нет прямых «прецедентных» ссылок, т. к. связь с «первоисточником мононормы» в современном массовом сознании носителей лингвокультуры «утеряна». При оскорблении моральная сущность идеала манифестируется только в непристойном сравнении как часть перлокутивного эффекта. В судебной лингвистической экспертизе раскрыть сущность речевого акта оскорбление можно только при помощи интерпретационных моделей, передающих «инкорпорированность» социального запрета.

Исходя из определения предмета судебной лингвистической экспертизы, данного Ю. А. Бельчиковым – «интерпретация опорных (ключевых) лексико-фразеологических единиц» в спорном высказывании (Бельчиков, 2003, 40) – вопросы к эксперту должны касаться только события преступления (деликта), а именно: 1) вопросы стилистической (экспрессивно-оценочной) характеристики словоупотребления; 2) вопросы смыслового содержания отдельных слов, фразеологизмов в контексте известного, указанного в запросе фрагмента данной публикации или публикации в целом в связи с выражением этической корректности, выражаемой данным словом, фразеологическим оборотом, словосочетанием оценки, характеристики объекта высказывания, персонажа журналистского материала – конкретного лица (лиц) или целого госучреждения, частной фирмы и т.д.; 3) дополнительные вопросы (вопросы пояснения; теоретические следствия) которые нужны для полноты исследования текста, для убедительного, обоснованного ответа на вопросы, поставленные в «запросе» на лингвистическую экспертизу (Бельчиков, 2003, 40); 4) вопросы  о толковании отдельных слов и словосочетаний в договорах и документах хозяйственного оборота (Галяшиеа 2003, 54); 5) вопросы о признаках маскировки содержательных элементов текста (Типовая методика судебной лингвистической экспертизы).

Экспертиза назначается не для того, чтобы дать «оценку лексическим средствам» (пожурить за использование плохих слов), а для того, чтобы определить, какой урон они представляют в «активированном виде», т. е. облаченные в форму речевого акта несут ли отрицательную синергетику для лица как носителя общечеловеческих ценностей. К сожалению, в вопросно-ответной форме профессиональный штамп «в каких лексических единицах дана в спорном тексте негативная оценка личности?» отождествляется с диспозицией ст. 130 УК Российской Федерации, т. е. «унижением чести и достоинства». Таким образом, происходит подмена предмета доказывания, т. к. в русской лингвокультуре отсутствие мелиоративной оценки уже есть «негативная оценка личности». Подобная подмена на стадии формирования вопросов неверно определяет постановку исследовательских задач для эксперта. Такая логическая ошибка привносит отпечаток субъективности на все экспертное заключение, т. к. лингвистическая экспертиза – это не справка о словоупотреблении слов современного русского языка; лингвистическая экспертиза – это аргумент, раскрывающий причинно-следственную связь.

Вопросы, поставленные перед экспертом, и заключение по ним не могут выходить за пределы его специальных знаний. Постановка перед экспертом правовых вопросов, связанных с оценкой деяния, разрешение которых относится к исключительной компетенции органа, осуществляющего расследование, прокурора, суда (например, что имело место — убийство или самоубийство), как не входящих в его компетенцию, не допускается (Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной экспертизе по уголовным делам» от 21 декабря 2010 г.).

В п. 3 Справки Пермского краевого суда «Обобщение судебной практики, связанной с экспертизами» от 25 июня 2007 года подтверждается главенствующая роль «вопросно-ответной конструкции» в производстве судебных экспертиз: «На основании положений ч. 2 ст. 79 ГПК РФ каждая из сторон и другие лица, участвующие в деле, вправе представить суду вопросы, подлежащие разрешению при проведении экспертизы. Окончательный круг вопросов, по которым требуется заключение эксперта, определяется судом. Отклонение предложенных вопросов суд обязан мотивировать».

Суд должен также разъяснить данное право лицам, участвующим в деле, и предоставить возможность для составления вопросов. При представлении вопросов эксперту в письменном виде они приобщаются к материалам дела, если вопросы заданы в устной форме, они должны быть занесены в протокол судебного заседания. Вопросы, представленные лицами, участвующими в деле, оглашаются в судебном заседании, могут быть уточнены у представившего их лица. Данное требование закона не всегда выполняется судами при назначении экспертизы, что влечет за собой впоследствии исключение экспертного заключения из числа доказательств по конкретному делу.

Окончательное определение вопросов, поставленных на разрешение эксперту, принадлежит суду. Суд рассматривает все представленные вопросы, исключает из них те, которые не относятся к делу или выходят за пределы компетенции эксперта, формирует вопросы по своей инициативе. Сформулированные вопросы указываются судом в резолютивной части определения. В том случае, если суд отклоняет вопросы, представленные лицами, участвующими в деле, он должен привести мотивы отклонения в мотивировочной части определения. Вопросы, поставленные на разрешение эксперту, должны быть сформулированы четко, понятно, соответствовать действующему законодательству. При составлении вопросов целесообразно прибегать к консультациям заведующих экспертными учреждениями и конкретных экспертов.

При назначении филологической, лингвистической экспертизы по делам по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации судами на разрешение экспертов неправильно ставится вопрос о том, являются ли сведения порочащими. При этом судами не учитывается, что оценка порочащего характера распространенных сведений относится в соответствии с положениями ст. 152 Гражданского кодекса РФ к компетенции суда.

Пермский краевой суд определил круг вопросов для филологической экспертизы: смысловое содержание слов, фраз; жанр публикации; особенности стиля; содержит ли фраза негативную информацию; экспертиза рекламных текстов; экспертиза авторства. Недопустимо на разрешение эксперта ставить вопросы: являются ли сведения нарушающими законодательство? носят ли сведения порочащий характер? соответствуют ли сведения действительности?

Немало претензий у экспертов и к «поточному» методу ведения следствия, в частности, к широко распространенной практикой, когда следователи, не утруждая себя необходимостью анализировать каждый задаваемый эксперту вопрос, при вынесении постановления пользуются уже готовыми шаблонами, имеющимися в компьютере, просто меняя данные о потерпевших (Николаев, 2011, 36).

До анализа квалифицирующих признаков «неприличная форма» семантика вопросно-ответной конструкции диагностики оскорбления в судебной лингвистической экспертизе обязательно должна содержать три типа вопросов, содержащие следующие категории диагностики:

1. Идентификационный признак, предварительная детекция. Имеются ли в спорном тексте выражения или лексические единицы, содержащие номинацию лица Х? Имеются ли в спорном тексте выражения или лексические единицы, содержащие негативную номинацию лица Х?

2. Определение предмета исследования. В каких выражениях и лексических единицах содержится неодобрительная социальная оценка лица Х (социальная оценка, крайне негативная оценка лица)?

3. Выбор метода исследования. Моделирование речевой ситуации. Частно-научная методика «оскорбление»: метод сравнения подобий, анализ элиминации ложных гипотез, замещение социальных оценок. Какова символика социальных ценностей, аргументирующих речевой акт (социально одобряемые/неодобряемые; значимые, несущественные, ложные – мнимое оскорбление), на которые ссылается контекст выражений или лексических единиц, содержащих негативную номинацию лица Х (социальный символизм выражений или лексических единиц позволяет детерминировать действенное или мнимое оскорбление использовалось в речевом акте)?

Как видно из обозначенных проблем, умение правильно поставить вопрос перед экспертом, умение избегать некорректных и ненужных формулировок, четкая постановка конечной правовой цели: все это звенья одной цепи, слаженная работа которых сможет поднять роль и значение лингвистической экспертизы в гражданском, арбитражном, административном и уголовном процессе.

Используемая литература:

1. Аверьянова Т. В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. М.: Норма, 2009.

2. Алимурадов О.А. Смысл. Концепт. Интенциональность. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2003.

3. Баранов В.М., Александров А.С. Пределы судебного следствия по уголовным делам об оскорблении и клевете в СМИ // Теория и практика лингвистического анализа текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: Сборник материалов научно-практического семинара. М.: «Галерея», 2003. Ч. 2.

4. Белкин А.Р. Теория доказывания. Научно-методическое пособие. М. Издательство НОРМА, 1999.

5. Бельчиков Ю. А. Лингвистическая экспертиза по документационным и информационным спорам и словари // Теория и практика лингвистического анализа текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: Сборник материалов научно-практического семинара. М.: «Галерея», 2003. Ч. 2.

6. Бринев К.И. О презумпциях лингвистической экспертизы: конфликтные высказывания на шкалах «сведение/мнение», «утверждение/предположение», «оцека/факт» // Юрислингвистика 7: язык как феномен правовой коммуникации / под ред. Н.Д.Голева. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2006.

7. Верховский А. М. Язык мой…Проблема этнической и религиозной нетерпимости в российских СМИ / Сост. А.М. Верховский. М.: РОО «Центр «Панорама», 2002.

8. Галяшина Е.И. Понятийные основы судебной лингвистической экспертизы // Теория и практика лингвистического анализа текстов СМИ в судебных экспертизах и информационных спорах: Сборник материалов научно-практического семинара. М.: «Галерея», 2003. Ч. 2.

9. Голев Н.Д. Об объективности и легитимности источников лингвистической экспертизы // Юрислингвистика 3: Проблемы юрислингвистической экспертизы, Барнаул, 2001.

10. Карасик В.И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009.

11. Кусов, Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт. Дис… канд. филол. наук: 10.02.19. Краснодар, 2004.

12. Кусов Г.В. Судебная лингвистическая экспертиза «оскорбления»: развитие современной теории и практики // Российский судья, 2011, № 9.

13. Муравьева Н. В. Язык конфликта. М.: Изд-во МЭИ, 2002.

14. Нестеров А. В. Основы экспертной деятельности: учеб. пособие. М.: Изд. дом Гос. ун-та Высшей школы экономики, 2009.

15. Николаев А. Ю. Адвокатские вести, 2011. № 1-2.

16. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной экспертизе по уголовным делам» от 21 декабря 2010 г. // Российская газета. Федеральный выпуск № 5375 от 30 декабря 2010 г.

17. Постановление Пленума Верховного Суда «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г. // Российская газета. Федеральный выпуск № 5518 от 04 июля 2011 г.

18. Россинская Е. Р. Судебная экспертиза в гражданском, арбитражном, административном и уголовном процессе. 3-е изд., доп. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011.

19. Россинская Е. Р., Галяшина Е. И. Настольная книга судьи: судебная экспертиза. М.: Проспект, 2011.

20. Справка Пермского краевого суда «Обобщение судебной практики, связанной с экспертизами» от 25 июня 2007 [Электронный ресурс]. ULR: http://sudburo.ru/2011/03/01/obobshhenie-sudebnoj-praktikisvyazannoj (дата обращения 03.10.2011).

21. Типовая методика судебной лингвистической экспертизы: Методические рекомендации. М.ЭКЦ МВД России, 2007.

22. Чижикова И. Не тронь… Архив сайта Центра межнационального сотрудничества [Электронный ресурс]. ULR: http://www.interethnic.org/News/201104_6.html (дата обращения 03.10.2011).

23. Черкасова М. Н. Речевые формы агрессии в текстах СМИ: монография. Р-н-Д.: Рост. гос. ун-т путей сообщения, 2011.