Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2020
Романов Алексей Аркадьевич
Тверской государственный университет,
Тверская государственная сельскохозяйственная академия
Новоселова Ольга Владимировна,
Тверская государственная сельскохозяйственная академия
СЕМАНТИЧЕСКАЯ СПЕЦИФИКА УГРОЗЫ В СУДЕБНО-ЭКСПЕРТНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Феномен угрозы находится в центре повышенного внимания в среде ученых-правоведов и лингвистов различных стран мира (Балова, Будаева, Щербань, 2015; Баранов, 2014; Бринев, 2010; Верченко, 2016; Ганченко, 2013; Голев, 1999; Гришко, 2019; Джинджолия, 2004; Клоченко, 2019; Коростылёв, 2004; Крашенинников, 2002; Лукьянова, 2004; Новоселова, 2019; Радбиль, Юматов, 2015; Романов, Новоселова, 2012; 2020; Рузевич, 2015; Третьякова, 2010; Фокин, Дворцов, 2013; Хабарова, 2006; Duhaime’s Law Dictionary, 2020, URL; Shuy, 1996). Угроза входит в число наиболее распространенных оценочных понятий уголовного кодекса Российской Федерации (далее УК РФ) и упоминается более чем в 40 статьях (Коростылёв, 2004, 3), представляя собой, одно из самых неоднозначных понятий юридической науки и действующего уголовного законодательства (Ганченко, 2013; Коростылёв, 2004; Фокин, Дворцов, 2013).
В работах отечественных юристов, затрагивающих проблематику угрозы как уголовно-правового феномена, можно встретить понимание угрозы как «психического насилия (прямого и опосредованного), которое реализуется через информацию о намерении совершить в отношении потерпевшего или близких ему лиц немедленно либо в будущем общественно опасные действия» (Хабарова, 2006, 8), а также утверждение того, что угроза являет собой «выраженное словесно, письменно или другим способом намерение нанести физический, материальный или иной вред какому-либо лицу либо общественным интересам; один из видов психического насилия над человеком» (Джинджолия, 2004, 234). Угроза рассматривается также и как «способ нарушения психической неприкосновенности личности» (Крашенинников, 2002), и как «воздействие на психику отдельной личности, группы лиц, общество в целом, заключающееся в обнаружении субъективной решимости причинения вреда и реальной возможности его наступления» (Коростылев, 2004, ср. также: Верченко, 2016; Гришко, 2019; Клоченко, 2019), а ее обязательными признаками являются «реальная возможность наступления вреда и психическое насилие» (Коростылев, 2004, 6).
Несмотря на внушительное количество работ, посвященных исследованию «логико-языкового феномена» угрозы (подробнее о логико-языковых феноменах в юриспруденции см.: Черданцев, 2012), ученые-правоведы отмечают принципиальные разногласия в его толковании. Проведенный в работе О.Р. Рузевич (2015, 645) анализ существующих в уголовном праве точек зрения на понятие и содержание угрозы фиксирует, что в уголовном праве России угроза трактуется двояко: 1) как способ нарушения психической неприкосновенности личности и 2) как возможная опасность наступления преступных последствий. По мнению исследователя, разногласия в определениях возникают вследствие различных подходов к толкованию дефиниции «угроза» (Рузевич, 2015, 645). Иначе говоря, одни юристы берут за основу грамматическое толкование, понимая под угрозой «запугивание, обещание причинить кому-нибудь вред, зло» и «высказанное в любой форме намерение нанести физический, материальный или иной вред общественным или личным интересам» (Ожегов, Шведова, 1994, 813), а другие юристы используют, в свою очередь, методику расширительного толкования терминов, непосредственно закрепленных в уголовном праве и понимают под угрозой «совокупность ее объективных проявлений и субъективных ассоциаций» (ср. также: Мазуков, 1997, 8; Чечель, 1995, 14).
Не стоит думать, что угроза является размытым и неоднозначным понятием только в российской правовой системе. Известно, что в юридической практике Великобритании угроза рассматривается как «запугивание» («intimation») одного лица другим, а также как «давление» или, возможно, «интенсивное давление» на человека, осуществляемое с целью побудить его совершить что-либо (Duhaime’s Law Dictionary, 2020, URL). Очевидно, такое понимание угрозы требует более конкретизированного подхода и уточнения того, что понимается под давлением и под интенсивным или чрезмерным давлением на человека.
В системе правовых отношений США также можно встретить утверждение юристов о том, что угроза представляет собой «широкое и неопределенное» понятие. В частности, они трактуют угрозу как декларацию цели или намерения причинить вред человеку, имуществу или правам другого человека в результате совершения противоправного деяния (Duhaime’s Law Dictionary, URL). При этом, исследователи-правоведы не исключают того, что угроза может включать в себя практически любое выражение намерения одного человека совершить некоторое действие, которое причинит вред другому лицу. К этому следует добавить, что в правовой сфере США значительное внимание уделяется тому факту, что «угроза обычно предполагает совершение действий, которые могут повлиять на эмоциональное состояние человека, на которого она направлена, и лишить его свободы воли» (Duhaime’s Law Dictionary, URL).
Несмотря на различное понимание феномена угрозы, отечественные и зарубежные исследователи сходятся во мнении, что угроза может быть выражена вербально и представлена в устной, письменной или электронной форме (Фокин, Дворцов, 2013, 274; Fitzgerald, 2005, 2; Criminal Code Act 1995, 2015, 142), а также иметь невербальное проявление, например, замахиваться ножом или кулаком (Фокин, Дворцов, 2013, 274; Criminal Code Act 1995, 2015, 142). В этой связи необходимо отметить, что в среде ученых-правоведов и лингвистов различных стран мира наблюдается повышенный интерес к изучению вербальной репрезентации угрозы как уголовно-правового феномена и описанию конкретных языковых средств, участвующих в выражении угрозы. В частности, представители отечественной и зарубежной юриспруденции уделяют пристальное внимание проблеме выявления угроз в судебно-экспертной деятельности (Балова, Будаева, Щербань, 2015; Баранов, 2014; Бринев, 2010; Голев, 1999; Радбиль, Юматов, 2015; Третьякова, 2010).
В этой связи важно упомянуть наличие работ, выполненных в русле интегративного подхода к языку и сфере юридического делопроизводства, в которых предпринимались попытки проанализировать языковые особенности высказываний-угроз. Безусловно, бросается в глаза тот факт, что в процессе изучения вербальной репрезентации высказываний-угроз как уголовно-правового феномена ученые анализируют грамматические и лексические маркеры таких высказываний. С указанных позиций характерна тематическая систематизация языковых средств, участвующих в поверхностной репрезентации высказываний-угроз по материалам дел российской практики судопроизводства (см.: Фокин, Дворцов, 2013, 275), в которой зафиксированы угрозы «убить» (например, «прикончить», «грохнуть») «зарезать» (например, «раскроить ножом живот»), «лишить свободы» (например, «запереть в гараже», а также «общие угрозы» (например, «терроризировать», «будешь ходить и оглядываться», «получишь ломом по голове»). Однако в силу правового характера отмеченной работы ее авторы не рассматривают более подробно языковые средства репрезентации угроз. Более того, авторы полагают, что слова, выражающие «сущность преступных последствий», нередко заменяются эвфемизмами (Фокин, Дворцов, 2013, 275).
Важно отметить и тот факт, что в процессе изучения вербальной репрезентации высказываний-угроз в системе правовых отношений США ученые анализируют грамматические маркеры таких высказываний, в число которых входят различные типы предложений, а также те или иные глаголы и наречия (Gales, 2015). Примечательно, что в качестве материала исследования выступают англоязычные высказывания-угрозы, зафиксированные в судебном делопроизводстве США, например: «I know I will never enjoy life», «You stand a 99% chance of killing your daughter if you try to out smart us». Тем не менее, внимание T. Гейлс (Gales, 2015) сосредоточено на непосредственной реализации угрозы как намерения причинить кому-либо вред. Иными словами, ученого интересует вопрос о том, какими языковыми особенностями обладают угрозы, которые реализуются их автором, и угрозы, которые не реализуются на практике, а существуют лишь в высказывании, т.е. по-нашему мнению, в предупреждениях о возможном причинении вреда кому-либо. По всей вероятности, с точки зрения юриспруденции, такой подход к анализу феномена угрозы может быть перспективным, так как он позволяет установить соотношение между произнесением высказывания-угрозы и совершением указанных в нем действий. Однако с позиций функционально-лингвистического и семантического подходов отмеченное исследование оставляет в стороне изучение прагматического воздействия высказываний-угроз как фактора влияния на адресата.
Показательно, что в отечественном и зарубежном делопроизводстве, связанном с рассмотрением вербальных угроз, достаточно остро стоит вопрос оценки косвенных высказываний-угроз, т.е. угроз, которые не содержат в своей поверхностной манифестации эксплицитного указания автора на определенные негативные последствия для адресата (подробнее об имплицитных угрозам см.: Новоселова, 2019). Например, косвенная угроза «Ты можешь дать мне больше» / «You can give me more than that» представляет сложность для оценки ее интенциональной направленности представителями юриспруденции в силу отсутствия выработанной методологии оценки высказываний-угроз в правовой сфере и необходимости учитывать не только языковые средства поверхностной репрезентации высказываний-угроз, но и их функционально-семантические характеристики.
Таким образом, при всем многообразии трактовок феномена угрозы, становится очевидным, что этот феномен не имеет общепризнанного определения в области правовых исследований, а представители юридической науки оперируют данным понятием, полагая, что научному сообществу интуитивно известно, что представляет собой понятие угрозы. Однако, несмотря на имеющиеся пробелы в описании феномена угрозы и отсутствие официального определения феномена вербальной угрозы, понятие угрозы активно используется для оценки действий представителей общества. В системе правовых отношений прочно закрепилось мнение о том, что угроза – вербальная или невербальная – является уголовно наказуемым деянием (Верченко, 2016; Ганченко, 2013; Гришко, 2019; Джинджолия, 2004, 234; Клоченко, 2019; Коростылёв, 2004; Крашенинников, 2002; Лукьянова, 2004; Рузевич, 2015, 644; Фокин, Дворцов, 2013; Хабарова, 2006, 8; Criminal Code Act 1995, 2015; Duhaime’s Law Dictionary, 2020, URL; Shuy, 1996). При этом, для правовой оценки вербальной угрозы юристы анализируют, как правило, только эксплицитные средства ее поверхностной манифестации. Одним словом, оперируя понятием угрозы по умозаключению, правоведы оставляют без должного внимания те вербальные угрозы, в которых указание на негативные последствия для адресата угрозы представлены имплицитным путем. Становится понятным, что из поля зрения исследователей выпадает целый класс имплицитных высказываний-угроз. Совершенно ясно, что обозначенный подход к пониманию вербальной угрозы не только ограничивает коммуникативное пространство вербальной угрозы и затрудняет оценку того или иного высказывания как угрозы, но и указывает на необходимость применения лингвистической методологии для определения функционального предназначения высказываний.
Очевидно, что многочисленные попытки описать вербальную угрозу с позиций различных областей научного знания не позволили понять ее коммуникативно-интенциональную природу и вскрыть когнитивно-языковой механизм функционирования в социальном взаимодействии. Следовательно, ключевые вопросы, связанные с природой вербальной угрозы, спецификой коммуникативного взаимодействия в ситуации угрозы и целенаправленным использованием угрозы в речи, остаются открытыми и нуждаются в дополнительном исследовании. Не вызывает сомнений, что обозначенное состояние изученности феномена вербальной угрозы указывает на необходимость разработки методологического инструментария, позволяющего в когнитивном плане осмыслить вербальную угрозу как целенаправленно реализуемое высказывание в определенной ситуации социального взаимодействия, принимая во внимание языковые средства ее поверхностной репрезентации. В этой связи перспективно обратить внимание на угрозу с позиций когнитивно-дискурсивного подхода, в основе которого лежит представление об угрозе как о конструкте.
Список литературы
Об авторе