Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2015 г.
Кусов Геннадий Владимирович,
кандидат филологических наук, эксперт АНО «ЦСЭ»
(г. Краснодар, Россия)
ТИПОЛОГИЯ РЕШЕНИЯ ОБЩИХ ЭКСПЕРТНЫХ ЗАДАЧ В СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ
Судебные экспертные исследования отличаются от теоретических изысканий и экспериментальных работ тем, что в доказательной базе их результатов должны лежать эмпирические законы, а не первичные гипотезы (Кузнецов-2, 2013, 9). Качество проведения судебной экспертизы зависит от выбранной «программы экспертного исследования», то есть использования техник, соответствующих предмету исследования (Южанинова, 2008, 111). На этапе интерпретации предварительных данных и формулирования экспертных выводов надежность обеспечивается выбором достоверных (апробированных) теоретических положений «прикладной науки» и возможностью верификации полученных выводов из нескольких источников. Перед экспертом стоит задача перевода содержания экспертных вопросов в теоретическую схему «научного протокола» предмета исследования. «Научный протокол» исследовательской части экспертного заключения – это как раз и есть аргументированный способ фиксации научных доводов, которые становятся основой экспертных выводов. Единообразное понимание исследовательских задач позволит практикующим экспертам придерживаться единого подхода при решении одних и тех же экспертных вопросов, выборе методов исследования, формулировании исследовательских выводов, а новые виды экспертиз проводить на основе общепринятой методологии.
Согласно п. 23 Постановления Пленума Верховного Суда «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г. «В необходимых случаях для определения целевой направленности информационных материалов (выделено автором) может быть назначено производство лингвистической экспертизы. К производству экспертизы могут привлекаться, помимо лингвистов, и специалисты соответствующей области знаний (психологи, историки, религиоведы, антропологи, философы, политологи и др.). В таком случае назначается производство комплексной экспертизы». Смысловая насыщенность концептов лингвокультуры довольно таки обширна, поэтому определение в Постановлении Пленума Верховного Суда типологии интерпретационной модели для исследовательской части судебной лингвистической экспертизы произошло впервые. Судебная власть в виде анализа правоприменительной практики и вынесения рекомендаций по ее применению «указала» на то, что она хотела бы «видеть» в заключении эксперта-лингвиста. К сожалению, пока теория судебной лингвистической экспертизы переживает период накопления и анализа эмпирических знаний, поэтому построение интерпретационных моделей для остальных видов лингвистических экспертиз находится в состоянии дискуссионного поиска.
Так, большинство ученых считают, что предметом судебной экспертизы являются факты, обстоятельства (фактические данные), устанавливаемые посредством экспертизы (Аверьянова, 2009, 73). Раскрыть содержание предмета каждого вида экспертизы – это значит «определить пределы и основные черты методики экспертного исследования, компетенцию экспертов различных специальностей, характеристику объектов, которые могут быть исследованы с помощью экспертизы данного вида» (Шляхов, 1963, 20). В. М. Галкин отмечает, что конкретный «предмет экспертизы определяется вопросами, формулируемыми в постановлении (определении) о назначении экспертизы» (Галкин, 1970, 26). Определение предмета конкретного вида экспертизы – понятие видовое: для судебной лингвистической экспертизы – это истинность «агональных»; или в более обобщенном виде – аргументированная манифестация доминантных (ключевых) смыслов выводов (Бринев, 2010, 9).
Придание четкой регламентации, то есть формы «протокола» научно-исследовательской части судебной лингвистической экспертизы позволит снизить количество «интерпретационных шумов» и, в конечном итоге, повысить обоснованность мотивировочной части судебного приговора (решения). Под протокольной частью судебной лингвистической экспертизы понимается обязательная «демонстрационно-аргументирующая» часть заключения эксперта.
С точки зрения практической (процессуальной) деятельности «предметом судебной экспертизы являются фактические данные (обстоятельства дела), устанавливаемые на основе специальных знаний и исследования материалов предоставленного (уголовного, гражданского, административного) дела» (Россинская, 1996, 6). С точки зрения научной отрасли знаний (исследовательской) «предметом науки о судебной экспертизе являются закономерности формирования свойств объектов в связи с совершением преступления» или правонарушения (Корноухов, 1998, 32).
В.М. Галкин и А.Д. Арсеньев придерживаются мнения, что «предмет конкретной экспертизы определяется через круг вопросов, ставящихся перед экспертом», акцентируя внимание на процессуальной природе судебной экспертизы (Кузнецов-1, 2008, 126).
Анализ литературы по теории судебной экспертизы показывает, что в судебной экспертологии встречаются несколько подходов к определению понятия предмета судебной экспертизы. Так, в одних источниках предмет судебной экспертизы определяется через ее результат или цель (Р.С. Белкин); в других – через вещественные доказательства (Р.Д. Рахунов); в третьих – предмет судебной экспертизы приравнивается к соответствующей судебно-экспертной отрасли знания (Г.М. Нагорный, Н.П. Яблоков); в четвертых – предмет и объекты экспертизы – это идентичные понятия (М.Я. Сегай); в пятых – предмет судебной экспертизы определяется через факты и обстоятельства (А.В. Дулов, М.С. Строгович); в пятых – через решение идентификационных задач только для криминалистических экспертиз и иных задач судебно-медицинской, судебно-психиатрической экспертизы, технической и бухгалтерской экспертиз (С.В. Бородин, А.Я. Палиашвили); в седьмых – через систему научно-технических приемов и методов (А.Р. Шляхов, В.Ф. Орлова); в восьмых – это поиск истины в рамках теории познания (В.Г. Заблоцкий); в девятых – это определенная деятельность, осуществляемая для правосудия (Д.Я. Мирский) и так далее.
Поэтому, под предметом судебной экспертизы, прежде всего, должна рассматриваться стадия реализации процессуального права с целью сбора доказательств путем использования специальных средств и методов судебной экспертизы в рамках апробированной методики экспертного исследования.
Судебную экспертизу характеризуют категории правовых отношений, возникающих из процессуальных действий и конкретной правовой ситуации. Экспертиза является элементом процесса доказывания. В соответствии с правовой доктриной доказательствами в таких процессах являются полученные в предусмотренном законом порядке сведения о фактах, на основе которых субъект, принимающий решение, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования или возражения сторон (заинтересованных лиц), а также иных обстоятельств, имеющих значение для правильного рассмотрения ситуации и принятия решения. Важнейшая проблема теории доказывания – проблема обоснованности и достоверности вывода о тождестве. Несмотря на случайный характер появления признаков у единичных объектов, при массовых испытаниях обнаруживается закономерность, заключающаяся в тенденции к сохранению устойчивой частоты встречаемости признаков (Белкин, 1999, 339). Таким образом, наблюдается объективное свойство идентификационных признаков, состоящее в существовании определенной степени возможности их проявления в большой совокупности однородных объектов, то есть их вероятности. Экспертная идентификация – это отождествление, осуществляемое с использованием специальных познаний при производстве судебных экспертиз.
Вопрос о «криминалистической диагностике» и использовании классификационных задач в теории общей судебной экспертизы пока остается дискуссионным (при общем признании деления методов на диагностические, идентификационные и ситуационные). В.Ф. Орлова выделяет среди диагностических задач «классификационно-диагностические» (Орлова, 1997, 78). При проведении судебной экспертизы «не следует смешивать диагностические классификационные задачи и идентификационные задачи, при решении которых устанавливается групповая принадлежность объекта» (Россинская, 996, 6).
Как считает К.И. Бринев с исследовательской точки зрения типы выводов выделяются на основе соотношения принятой в исследовании теории и «входной» эмпирической информации. Так, например, вероятностные выводы противопоставлены категорическим в аспекте логического следования каких-либо утверждений теории. Выделяют два типа следования: а) первый тип – истинность посылок необходимо гарантирует истинность заключения (необходимо истинные выводы), б) второй тип – истинность посылок не влечет необходимой истинности заключения, заключение может быть как истинным, так и ложным. К. И. Бринев предложил в судебной лингвистической экспертизе применять типологию экспертных задач (описательный уровень экспертизы) и пределы компетенции лингвиста-эксперта, которые определяются возможностью лингвистики как области специальных познаний описывать или – в другом аспекте – устанавливать факты (Бринев, 2010, 15).
Таким образом, научная основа «протокольной» части судебной лингвистической экспертизы должна разрешать не «спор» по поводу предоставленного «текста», а аналитическим путем выводить экзистенцию лингвистических индексов тождества кодифицированного социального запрета, не раскрывая квалификационных признаков правовой нормы, то есть не вмешиваясь в правоприменительный процесс. Так в п. 23 Постановления № 11 от 28 июня 2011 г. Пленум Верховного суда указал, что «При назначении судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремистской направленности не допускается постановка перед экспертом не входящих в его компетенцию правовых вопросов, связанных с оценкой деяния, разрешение которых относится к исключительной компетенции суда. В частности, перед экспертами не могут быть поставлены вопросы о том, содержатся ли в тексте призывы к экстремистской деятельности, направлены ли информационные материалы на возбуждение ненависти или вражды».
Субъективность выбора метода исследования, в конечном итоге – субъективность интерпретационных выводов заключения судебной лингвистической экспертизы на сегодняшний день остается проблемой номер один. Такое положение объясняется неразвитостью терминологического аппарата теории судебной лингвистической экспертизы и многоаспектностью информации, извлекаемой интерпретатором из сообщения. При принятии «Правил проведения судебной лингвистической экспертизы», необходимо ввести корпоративные нормы, запрещающие при «неоднозначности выводов» принимать эксперту решение за правоприменителя «вынесением» категоричного однозначного ответа; и обязать эксперта дополнять «интерпретационные гипотезы» в виде особого мнения или демонстрации обратной экземплификации (экземплификация – пояснение примером, сравнительная иллюстрация; объяснение на конкретных, наглядных примерах) (Кусов, 2011, 146). Как указывает К. А. Переверзев, «то, что можно назвать «ситуацией», не сводится к сумме «сырых» фактов, действий, состояний, процессов или событий. Судебной лингвистике должны быть малоинтересны данные «беспристрастной» действительности: она рассматривает мир в модальности субъекта. Онтологией языка является не то, что обретается «за окном», а то, что конструируется (концептуализуется) языком – а также, при участии языка, его носителями и нами, лингвистами, – в этом законном пространстве. Взгляды субъекта на мир многоразличны» (Переверзев, 1998, 26).
Проблема номер два в лингвистической экспертизе: слабым местом в диагностике оценочных суждений (оскорбление, клевета, угроза, порицание, ложь, ненависть и т. д.) является то, что прямой антагонист «негативного» концепта, например «порицание», не имеет реального, онтологического существования – есть лишь моральные нормы и представления об идеале (о должном и справедливом) в правосознании или в сознании носителей лингвокультуры – того, чего не должно быть. «Похвала» – это лишь субъективное одобрение правильного поведения. Результат иллокутивного речевого акта «оскорбление» можно осознать; а сам моральный идеал реально недостижим, так как он не имеет фиксированного источника (формы) «регистрации материнской матрицы». В речевом акте «оскорбление» эта «материнская матрица» не вокализируется, но она преподносится уже во «взломанном» состоянии (фактуализация действительности), где адресат преподносится как «взломщик» (субъект-нарушитель). Хотя моральный идеал всеми признается как стандарт правильного, нормативного поведения, в оценочных суждениях, употребляемых в речи, нет прямых «прецедентных» ссылок, так как «первоисточник мононормы» в современном массовом сознании носителей лингвокультуры не «кодифицирован». При оскорблении моральная сущность идеала манифестируется только в непристойном сравнении как часть перлокутивного эффекта. В судебной лингвистической экспертизе раскрыть сущность речевого акта оскорбление можно только при помощи интерпретационных моделей, передающих «инкорпорированность» социального запрета.
Без построения типовой интерпретационной модели в судебной лингвистической экспертизе невозможно раскрыть тождество дискурсной реализации речевого акта диспозиции правовой нормы (одинаковость для каждого случая правоприменения), так как в сознании носителей лингвокультуры превалируют «фантомные» (ассоциативные) представления о социальном запрете. Эксперт-лингвист не обязан заниматься философскими поисками форм бытования научной истины, так как судебная лингвистическая экспертиза – это не механизм для перманентного осуществления научных открытий, но это согласно статье 2 Федерального закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» процессуальный путь добывания судебных доказательств при помощи «специальных знаний в области науки, техники, искусства и ремесла».
Единообразный подход решения проблем методологической надежности исследования в судебной лингвистической экспертизе заключается в следующих этапах проведения исследования (Кусов, 2011, 5):
1. Методологическая состоятельность – или теоретико-содержательная валидность методологии, проявляющаяся в прогнозировании предварительных результатов и выборе приемов и методов исследования.
2. Методическая состоятельность – анализ адекватности поставленных перед экспертом вопросов и выбор методики исследования.
3. Общетеоретическая состоятельность. Общетеоретический уровень «раскрываемости» подобных исследований, то есть способность теории интерпретировать вопросы практики.
4. Профессиональная состоятельность (профессиональная компетенция). Уровень образования и профессиональной подготовки эксперта.
5. Интерпретационная состоятельность. Способность герменевтических выводов служить опорой «точке» принятия юридического решения.
6. Процессуальная состоятельность. Соблюдение процессуальных гарантий и требований норм процессуального права.
Пороки ненадлежащего «прочтения» любого из вышеперечисленных уровней системной модели судебного лингвистического исследования приводят к искажению параметров надежности и дают повод для процессуального обжалования приговора (решения, постановления) суда.
Список литературы:
Об авторе