ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ СУБЪЕКТНОЙ ДОСТОВЕРНОСТИ ТЕКСТА

Byadmin

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ СУБЪЕКТНОЙ ДОСТОВЕРНОСТИ ТЕКСТА

Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2017

Штеба Алексей Андреевич,
Волгоградский государственный социально-педагогический университет, доцент кафедры романской филологии (г. Волгоград, Россия)

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ СУБЪЕКТНОЙ ДОСТОВЕРНОСТИ ТЕКСТА

Проблема определения наличия/отсутствия в устном или письменном тексте лингвистических признаков достоверности получила развитие в отечественной и зарубежной лингвистике. В своем исследовании (Newman et all, 2003)  указывают, что поведение человека, сообщающего ложные сведения, характеризует установка над контролем за содержанием высказываний. Однако в речи происходит доступная для наблюдения «утечка» информации (a leak) о не соответствующих действительности сведениях. Эти признаки имеют скрытый характер и проявляются в грамматических и лексических особенностях построения высказываний. Одним из подходов к выявлению ложных сведений относятся наблюдения за языковым и, шире, коммуникативным стилем поведения, а именно а) частотой и характером использования личных местоимений; б) частотой использования эмоционально-оценочной лексики; в) когнитивной сложностью/простотой построения высказываний.

Считается, что лицо, сообщающее ложные сведения, сравнительно реже использует личные и притяжательные местоимения первого (реже третьего) лица, поскольку пытается дистанцировать себя (диссоциировать) от участия в описываемых событиях. То есть описывается ситуация, а не ее участники, действия которых характеризуются с использованием безличных или неопределенно личных высказываний.

При сообщении ложных сведений говорящий чувствует вину либо непосредственно за выбор подобной не соответствующей действительности модели описания событий, либо за тему, которая является предметом обсуждения. Это приводит к увеличению частоты использования отрицательно-оценочных слов.

Процесс описания не соответствующих действительности сведений требует приложения когнитивных усилий и обусловливает объективные трудности в построении синтаксически развернутых высказываний. При этом сообщение правдивых сведений, зачастую, строится по принципу ассоциативного нанизывания объективной и субъективной информации, т.е. сообщение факта сопровождается его эмоциональной оценкой. Кроме того, синтаксически соответствующие действительности сведения частотно оформляются в высказывания, в которых имеются лексические единицы (союзы, предлоги) с семантикой исключительности (но, за исключением, без). Конструирование ложных сообщений проще осуществлять с использованием синтаксически упрощенных конструкций и это сопровождается отсутствием оценки фактуальных сведений. Использование подобного синтаксиса позволяет создать эффект нескованности и связности речи. Синтаксическое упрощение высказываний происходит также на фоне увеличения частоты использования глаголов движения и уменьшения числа использования глаголов ментальных действий (думать, считать, верить и под.)

Выделенные признаки (синтаксическая упрощенность, безличность, отрицательная оценочность) с считаются в комплексе надежным инструментом определения отсутствия/наличия в речи признаков конструирования ложных сообщений.

Дополнительными критериями недостоверности сообщаемых сведений выступают намеренная коммуникативная неточность; уклончивость коммуникативного поведения; стремление к поддержанию положительной тональности общения; паузация, приводящая к остроченности реакции на реплику-стимул; уход от основной темы обсуждения; обобщения; синтаксическое упрощение высказываний; частотная плюрализация и меньшая доля использования местоимений первого лица единственного числа.

В отечественной лингвистике (Ким, 2012; Плотникова, 2000; Ленец, 2008; Ленец, 2010) процесс конструирования говорящим ложных сообщений представляет собой кодирование языковыми средствами не соответствующей действительности информации. Результат данного «перекодирования» отражается в речи. Это отражается в нарушении законов и принципов логического мышления (Хазагеров, 1994, 48; Волков, 2013, 166-174):

— закон тождества;

— закон непротиворечия;

— закон исключения третьего;

— закон достаточного основания;

— принцип качества;

— принцип количества.

Репрезентативными для анализа высказываний говорящего в аспекте установления лингвистических признаков конструирования ложных сообщений являются следующие уровни:

а) интонационный и просодический (характерное повышение громкости речи в ходе свободного рассказа об обстоятельствах произошедшего; характерное понижение громкости речи при ответах на конкретизирующие вопросы; увеличение темпа речи при построении свободного рассказа; понижение темпа речи при ответах на конкретизирующие вопросы; интонационное выделение знаменательных и служебных слов (как правило, отрицательных частиц) на фоне понижения темпа речи; ситуативное заикание; покашливания; паузация при ответах, паузы-хезитации, заполняемые протяжным произнесением звуков);

б) семантический, заключающийся в выборе говорящим лексических единиц для описания/обсуждения некоторых событий (использование метафор, метонимий, эвфемизмов, дисфемизмов, преуменьшений, преувеличений, заимствованной лексики, «пустых» или поисковых слов и словосочетаний (это, такой, то есть, эт самое и под.); усилительных частиц и наречий; вероятностная модальность повествования; глаголы мнения);

в) синтаксический (и композиционный), предполагающий характер построения говорящим высказываний, расположения в них ядерных и периферийных элементов (использование пассивных конструкций; неагентивных конструкций; дословных контактных повторов; элиминирование элементов; именной стиль; предложения с однородными членами при описании значимых для обстоятельств произошедшего событий; схематичность, стереотипность повествование; обобщения; сбивчивость речи; переспросы; детализация не относящихся к предмету обсуждения обстоятельств; мена темы повествования);

Отдельное внимание при определении наличия/отсутствия лингвистических признаков скрываемых обстоятельств следует уделять уклончивости ответов, реализуемой в соответствующих речевых актах (Пугач, 2003 (а), Пугач, 2003 (б)). Говорящий в таком случае избегает прямой формулировки своих намерений, чтобы завуалировать истинный смысл высказываний, а также решить сверхзадачу — обмануть адресата и избежать негативных последствий. Выражается уклончивость на лексическом и синтаксическом уровнях (использование слов с неопределенной, обобщенной и генерализующей семантикой, встречных вопросов, риторических вопросов, восклицательных высказываний (в том числе, в форме вопросительных); мена стиля общения, когда пассивная речевая формула ответа заменяется на активную речевую формулу обвинения, возмущения, требования и под., недосказанность, обрывы высказываний, оформляемые интонацией незавершенности, речевых актов намека).

г) прагматический, соответствующий уровню коммуникативных намерений говорящего (заверения в правдивости сообщаемых сведений, информация, выражаемая имплицитно в форме пресуппозиций, импликатур, косвенных обозначений предмета речи и пр., а также отношение говорящего к тому, о чем он сообщает в форме эмотивной (эмоциональной) окрашенности речи, поскольку через анализ эмоций путем определения признаков эмоциональной напряженности речи говорящего при обсуждений определенных обстоятельств описываемых событий возможным становится определение намерения говорящего).

Изучение особенностей когнитивного формирования и вербального продуцирования достоверных сообщений обладает теоретической значимостью и практической ценностью в рамках экспертной деятельности. Следует отметить, что исследование текста в аспекте наличия/отсутствия в нем признаков достоверности требует привлечения не только компетенции лингвиста, но, в первую очередь, психолога. Условно взаимодействие данных экспертов при решении обозначенной задачи можно представить как совмещение психолингвистического и лингвопсихологического видов анализа текста. Соответственно акцент ставится преимущественно на разграничении формы (компетенция лингвиста) и содержания (компетенция психолога) текста. Определение факта не входит в компетенцию лингвиста. Последний способен определить субъектную достоверность текста, но не фактуальную.

В логике достоверность понимается как описание факта, когда сам факт не дескриптивен, а констативен. Однако форма представления (описания) факта может оцениваться в категориях достоверности/недостоверности. Не имея вербального выражения по причине объективной природы, факт вторичен, а суждение о факте первично. Как следствие, признаки достоверности/недостоверности можно определять на уровне текста.

Достоверность является интердискурсвной коммуникативной категорией, т.е. как характеристика потенциально любой коммуникативной ситуации. Под достоверностью понимается единство структурно-организованного коммуникативно-значимого содержания и комплекса лингвистических и паралингвистических средств его выражения (Панченко, 2010). Таким образом, достоверному речевому сообщению свойственен непротиворечивый и связный способ изложения событий, когда связность выражается как на формальном, так и смысловом уровнях. Следует отметить, что тип речи (устная или письменная), естественно, влияет на выбор методов и приемов анализа. Поэтому наличие разного рода речевых сбоев, нарушений синтаксической и композиционной составляющих повествования не должно являться показателем недостоверности сообщений. Напротив, в лингвистике постулируется положение о категориальном статусе достоверности, которая характеризует внутренний (семантический и, шире, смысловой) уровень сообщений.

Выделяются несколько типов соответствий сообщения действительности, которые располагаются на условной структурной шкале «безусловная достоверность – проблемная достоверность – безусловная недостоверность»» (Там же). Проблемная достоверность являет собой возможное соответствие/несоответствие действительности.

Достоверность зависит от коммуникативной цели говорящего. Уровень достоверности может понижаться, если адресант намерен интерпретировать обстоятельства произошедшего. В связи со сказанным значимыми при проведении анализа являются наличие/отсутствие в тексте признаков оказываемого на адресата манипулятивного воздействия с целью замещения объективной информации субъективным симулякром.

Помимо интенциональной и искусственной (мимикрирующей) эмоциональной напряженности речи необходимо учитывать неинтенциональную эмотивность текста. Известно положение о том, что факт стремится избавиться от чувствующего субъекта, тогда как достоверное сообщение о факте должно эксплицитно или имплицитно сопровождаться эмоциональной характеристикой (Арутюнова, 1999, 495). Поэтому эмотивный анализ текста выполняет одновременно диагностирующую и дифференциальную функции: поскольку коммуникативная интенция говорящего определяется через эмоции, последние могут как указывать на попытку говорящего сообщить не соответствующие действительности сведения, так и становиться маркёрами достоверности, когда говорящий сообщает полученные эмпирическим путем (как следствие, эмоционально окрашенные) сведения.

Если целью говорящего является воздействие на адресата, то степень информативности текста будет понижаться. Информационная насыщенность определяется как общее количество информации, содержащейся в тексте. При этом информация должна быть новой, что делает ее прагматически важной. Поэтому информационная насыщенность текста снижается, когда информация повторяется (Валгина, 2003, 67). Примерами информативной недостаточности являются тавтологии, вводные конструкции, речевые клише, излишняя детализация, чрезмерное многословие, прием «информационной перегрузки», виды и приемы демагогической риторики, уводящие от предмета обсуждения и старающиеся подать неинформативное высказывание в квазиинформативной «упаковке».

Важно указать на положение об ассиметричности языкового знака, когда слов меньше, чем выражаемых смыслов, т.е. на уровне означающих (единиц лексического уровня языка) нужно меньше единиц, чем на уровне означаемых. Данный постулат об асссиметричности языкового знака важен, когда при анализе текста наблюдается многословие говорящего: формально текст развернут, связан, но содержательно значительная часть элементов описываемой ситуации не становится предметом речи. Элементы аппроксимативности речи (подробнее см.: Ионова, 2006) также понижают уровень точности сообщений. Другой проблемой ассиметричности является доля имплицитной (не выраженной явно информации) в тексте, когда говорящий предполагает некоторые обстоятельства, считает их избыточными и упускает, оставляя их невыраженными вербально. В таком случае говорят о смысловой напряженности или ненапряженности текста: в первом случае доля имплицитной информации выше, чем во втором и, соответственно, роль адресата, декодирующего смысл данного текста более значима.

Коммуникативная точность представляет собой категорию, реализующуюся в использовании говорящим варьирующихся в зависимости от стилевой принадлежности структурных, лексико-грамматических и параграфических средств (шире, лингвистических и нелингвистических), которые обеспечивают адекватное восприятие и понимание смыслового содержания сообщения (Антонова, 2011, 6). Отсутствие признаков схематичности текста, возможность перефразировать ту или иную информацию, выбрать синонимы и прибегнуть к лексико-синтаксическому развертыванию текста должны сопровождаться другим признаком субъектной достоверности – длительностью. Под длительностью понимается отсутствие значимых вариаций в содержании сообщений при видоизмении формы изложения сведений, а также их последовательный и непротиворечивый характер.

Таким образом, лингвистическими признаками достоверности/недостоверности текста можно считать а) коммуникативную точность/неточность; б) информативная избыточность/недостаточность; в) нейтральность/эмоциональность; г) деперсонализованность/эмпиричность текста.

Проблемным является вопрос достоверности вымысла, когда при конструировании новых ментальных объектов с измененными свойствами наблюдается относительное сходство их признаков с прототипичными категориальными признаками известного концепта, что обеспечивается процессами когнитивной трансформации и категориального замещения и завершается закреплением в языковой форме (см. Ильинова, 2008). Так, конструирование образа ситуации на основе ранее полученного опыта может быть маркировано эмоциональностью, представлено в информативно насыщенной и коммуникативно точной вербальной упаковке. Однако строение ментального конструкта говорящим является энергозатратным процессом, когда ответы говорящего на уточняющие вопросы могут послужить надежным критерием сообщения им соответствующих или нет действительности сведений.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Антонова Н.Ю. Коммуникативная точность специального текста. — Автореф. … канд. филол. н., Волгоград, 2011.
2. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. 2-е изд., испр. – М.: Языки русской культуры, 1999.
3. Валгина Н.С. Теория текста. – Москва: Логос, 2003.
4. Волков А.А. Курс русской риторики. Изд. 3-е. – М.: «Русская панорама», 2013.
5. Ильинова Е.Ю. Вымысел в языковом сознании и тексте. – Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2008.
6. Ионова С.В. Аппроксимация содержания вторичных текстов: монография. – Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006.
7. Ким Л.Г. Дискурс лжи в аспекте интерпретационной деятельности адресата // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. – 2012. – № 5 (259). – С. 80–84.
8. Ленец А.В. Прагматика лжи. – Ростов-на-Дону: ПИ ЮФУ, 2008.
9. Ленец А.В. Семиотические аспекты анализа лжи // Знание. Понимание. Умение. – 2010. – №1. – С. 134-139.
10. Панченко Н.Н. Достоверность как коммуникативная категория достоверности. – Автореф. … докт. филол. н., Волгоград, 2010.
11. Плотникова С.Н. Неискренний дискурс (в когнитивном и структурно-функциональном аспектах). – Иркутск: Изд-во Иркутского государственного лингвистического ун-та, 2000.
12. Пугач В.С. Иллокутивные силы уклончивого речевого акта с использованием импликатур // Единство системного и функционального анализа языковых единиц. — Белгород, 2003. – Вып. 7, ч. 2. – С. 114-120.
13. Пугач В.С. Модель уклончивого речевого акта без импликатуры с позиции адресата вопроса // Единство системного и функционального анализа языковых единиц. – Белгород, 2003. – Вып. 7, ч. 1. – С. 189-192.
14. Хазагеров Т.Г. Общая риторика. – Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1994.
15. Newman M.L., Pennebaker J.W., Berry D.S., Richards J.M. Lying words: predicting deception from linguistic styles // Personality and social psychology bulletin. – № 29 (5). – 2003. – PP. 665-675.