Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2018
Бондаренко Елена Николаевна,
к. филол. наук, доцент кафедры русского языка и культуры речи Академии Государственной противопожарной службы МЧС России
НОВЫЕ АСПЕКТЫ ПОДХОДА К ОЦЕНОЧНЫМ СУЖДЕНИЯМ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ: ОЦЕНОЧНЫЕ СУЖДЕНИЯ КАК МАРКЕР НЕГАТИВНОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЛЕКУЩЕЙ ПРАВОВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Одним из наиболее востребованных видов судебных лингвистических экспертиз является экспертиза по делам о диффамации (Земскова, 2013, 61). В её основе выступает обнаружение негативной информации о конкретном лице или организации и квалификация формы выражения данной информации. Важность составляет прежде всего разграничение утверждений о фактах и оценочных суждений, мнений адресанта текста, поскольку именно они влияют на юридический статус возникшей проблемы.
В этом смысле большее внимание в лингвоэкспертологии уделяется фактуальным высказываниям, поскольку изложенное в них проверяется на предмет соответствия действительности, обладает «истинностью значения» (Бринев, 2014, 123, 135), что позволяет уже в правовой практике определить их как диффамационные. Подобный «интерес» к утверждениям о факте приводит к тому, что оценочные суждения выпадают из пристального внимания исследователя и не получают должного лингвистического рассмотрения. Исключением является ситуация, когда одна из сторон спора требует детального анализа указанного лингвистического феномена, ибо это не просто отражает объективность исследования, но и влияет на положительный для неё результат.
В то же время природа оценочных суждений такова, что, заключая в себе семантику субъективного видения событий и явлений, их аксиологическую основу в картине мира говорящего, категорию «решения», а также «предикаты хорошо/плохо, полезно/вредно, разрешено/запрещено и т.п.» (Бринёв, 2014, 135), они могут выполнять функции высказываний, которые в правовом поле квалифицируются как диффамационные. Иными словами, коммуникативным намерением адресанта сообщений будет выступать всё та же интенция дискредитации.
Более того, роль оценочных суждений приобретает ведущее значение в тех случаях, когда происходит столкновение с расширенным пониманием термина «диффамация», где в основе лежит распространение негативных сведений о лице, влекущее за собой правовые последствия (Земскова, 2013, 17). Отсюда оценочные суждения начинают выступать подчас единственным критерием, позволяющим определить статус высказываний как дискредитирующих. Здесь речь ведётся о принципиально новом виде квалификации негативных сведений, ибо нетипичной выступает сама ситуация распространения порочащей информации, где показателем диффамационной направленности текста является фактор беспристрастности.
Такова, например, речевая ситуация произнесения напутственного слова председательствующего перед присяжными заседателями. Важным требованием к данному виду речи выступает отсутствие в ней авторских оценок, выражения личной позиции говорящего: «При произнесении напутственного слова председательствующему запрещается в какой-либо форме выражать своё мнение по вопросам, поставленным перед коллегией присяжных заседателей» (Уголовно-процессуальный кодекс, 2018). При этом значением обладают и высказывания председательствующего в ходе судебного следствия, потому что они не только предваряют напутственное слово, подготавливают к нему аудиторию, но и отражают коммуникативную роль председательствующего, правильность и точность её исполнения. Статья 335 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации определяет речевое поведение председательствующего как регулирующее развитие речевой ситуации судебного следствия с участием присяжных заседателей, что также исключает факт выражения личного мнения. Отсюда диффамационный характер сведений будет связываться не с фактологической основой высказываний, а с беспристрастностью, отсутствием личной заинтересованности.
Иными словами, лингвоэкспертология сталкивается с феноменом приоритета по отношению к утверждениям дискредитирующей (или оправдывающей) направленности оценочных суждений. И сам факт их выявления будет свидетельствовать о существующих нарушениях права. Задачей филологических исследований становится не столько определение формы выражения высказываний, а их интенция (дискредитация/оправдание). При этом форма выражения информации является ведущим критерием определения беспристрастности говорящего, его свободы от личных оценок.
Следовательно, большое значение для лингвистической экспертизы приобретает анализ особенностей реализации в тексте речевой стратегии дискредитации. Он позволит не только выявить коммуникативное намерение говорящего, но и обозначить авторскую позицию по отношению к высказываемой информации, определить способы выражения негатива.
Речевая стратегия дискредитации позволяет адресанту высказывания дать «свою отрицательную оценку <…> поступков, действий или качеств другого» лица, «направленную на то, чтобы представить это лицо» в неблаговидном свете и, как результат, «подорвать к нему доверие окружающих, умалить его достоинство, авторитет и значимость или снизить его самооценку» (Бондаренко, 2014, 56).
Представленные на исследование записи бесед отражают написанное выше в полной мере. В них лицо, исполняющее роль судьи (далее – судья), выражает по отношению к лицу, обозначаемому фамилией Гризин (далее – Гризин), негатив. Судья создаёт отрицательный образ указанной персоны, когда высказывает негативные оценочные суждения.
Свою оценку действий, поведения и личности Гризина судья выражает в следующих высказываниях:
— Допрос № 1:
— «[О встрече Гризина с Кумницким]: На детской площадке в песок играл Кумницкий»;
— «Всем, кого в Дятьково встречаете, всем вы рассказываете о проблемах своих личных»;
— «Свободная любовь у вас <…> с супругой. Ну роман и роман»;
— «Смотрите, Гризин, что вы рассказываете. Гризин, для решения сугубо ваших личных проблем предлагает это сделать Кумницкий»;
— «[О романе жены Гризина с другим мужчиной]: Вы не препятствовали роману»;
— «[Об испуганном Гризине]: Согласно видеозаписи у вас рот работает <…> Вы спокойно стоите с Мальцевым. Разговариваете о чём-то <…> понимаете, вы о чём-то разговариваете»;
— Допрос № 2:
— «[О высказываниях Гризина]: А мы вот эти ваши пируэты как-то должны изложить на бумаге <…> И я ей помогаю записать словами ваши пируэты здесь <…>»;
— «[О высказываниях адвоката в адрес Гризина]: Вовремя поправили, защитник»;
— «[О высказывании адвоката про спасительные 15 минут в жизни Гризина]: Ух ты! А тут ему что-то жизни угрожает? <…> Суд объявляет замечание <…> о спасании жизни подсудимого какими-то 15 минутами»;
— «[Об ответе Гризина на вопрос о том, что сын важнее имущества]: Вообще не в тему, это что-то новенькое, интересное. С каждым часом всё интереснее и интереснее»;
— «[О высказывании Гризина на вопрос об его отношениях с Кумницким]: Но получилось наоборот»;
— «[О тоске Гризина по сыну]: Сейчас опять душещипательная история»;
— Допрос № 3:
— «[На высказывание Гризина про неправильную запись]: Нет, всё правильно, Гризин, записали. Если бы вы не знали, на какой машине передвигается Немьев, то вы бы не стали моргать фарами Ниссан Премьер 322 номер»;
— «Вы скрывались полтора года и лучше об этом вообще вам не пояснять ничего»;
— «[О высказывании Гризина о незнании]: Поэтому не нужно включать то, что вы что-то тут не знаете. Всё вы знаете, уже опытнее всех тут вместе взятых. Поэтому, значит, вы это делаете умышленно»;
— «[О действиях Гризина при встрече человека с пистолетом]: Голыми руками человека с пистолетом»;
— «Я так понял подсудимый, что, кроме вас, там вообще никто ничего не видел»;
— «Но даже если бы это было так, то вы с Кумницким всё равно встретились в том месте, где машину прятали»;
— «Ох ты, как интересно!»;
— «[На реплику Гризина, что Мальцев держал его руками]: Каким образом он вас, чем он вас ещё держал? Может, зубами?»;
— «Сейчас мы дойдём ещё до других пистолетов и автоматов»;
— «[Гризину]: Давайте не будем выдумывать ничего» (в пресуппозиции высказывания заключено утверждение, что Гризин занимается выдумыванием, обманом);
— «У меня такое впечатление, что избивавшие вас люди ну просто роботы какие-то… С такой скоростью имели там, что успели нанести… коленом по лицу, по голове, по уху, выхватывание оружия, выстрел, то есть белки это просто, это просто улитки, по сравнению с теми людьми, с которые вам причинили телесные повреждения»;
— «Ну да-да. Мальцев перед стрельбой был очень активным, очень активным и т.д. <…> Очень активным был, да. У Мальцева была возможность забежать <…> Но ничего не предпринял <…> Вот у него была возможность <…> но ничего такого не предпринимает Мальцев <…>»;
— «Так вот мало того, Гризин, вы не пошли к ней – к машине своей пешком <…>»;
— «Это всё равно, что назначить экспертное заключение о том, что это ножницы, а не нож. Понимаете, это элементарно. Мы не будем исследовать и экспертов заключать. Об этом все знают. Дети об этом знают, что как угол вошёл, так он и отразился. Это элементарно. Общедоступно <…> Вот я вам объясняю, что вот здесь ни баллистика, ни эксперта не нужно даже, чтобы это понять <…> И никакого баллистика тут…» (в пресуппозиции высказывания заключено утверждение, что Гризин врёт об изменении пулей траектории);
— Напутственное слово:
— «Ясного ответа подсудимый мне так и не дал»;
— «Гризин говорит о том, что эти люди <…> как по щучьему веленью, один за другим оказываются в автомобиле Гризина»;
— «Вот Гризин говорит о том, что я испугался, я боялся Немьева, он хоккеист. Вы видели этого засушенного хоккеиста в судебном заседании. Вспомните, даже визуально вспомните Немьева, этого хоккеиста. Может и было, по молодости <…> Но тем не менее мы видели визуально и Немьева, и Гризина. И их комплектацию мы видим сами, своими собственными глазами. НО! Гризин боялся его, боялся». Страшный Немьев человек»;
— «<…> Гризин <…> услышал ласковым голосом ответ “Аллё”»;
— «[Кумницкий] <…> не желал выслужиться зачем-то перед великим Гризиным, как он говорит, что у него какие-то возможности. Меня, прям, настораживает это!»;
— «<…> Он [Гризин] вот так каждому встречному-поперечному, который другом ему не являлся, рассказывал, изливал душу»;
— «Вот я акцентирую ваше внимание на том, что о ребёнке никаких претензий не было <…> Кроме того, я вот по ходу процесса выступал, давал разъяснения: даже если бы конфликт касался не жены, а ребёнка, всё равно бить, догонять, требовать, учинять какие-то разборки, избивать, даже если из-за ребёнка, всё равно было неправомерно и незаконно <…> Всё равно не оправдывает ни в чём, даже если это имело место»;
— «[О высказывании Гризина, как Мальцев хватал его руками]: Вот ты хоть убей меня я вот этих обстоятельств не увидел. Защита это увидела, а я – нет»;
— «[О хранении оружия Гризиным]: Гризин незаметно сам для себя признаёт этот факт»;
— «Нехорошо! Два трупа, две жизни. Один – калека на всю жизнь. Это нехорошо».
Выделенные сообщения содержат лексические маркеры, отражающие семантику субъективного восприятия происходящего говорящим. Они либо напрямую указывают на личностный характер интерпретации события и явлений, либо метафорически передают авторскую позицию, либо транслируют её посредством речевых приёмов выразительности, либо заключаются в модальной составляющей слов.
Наиболее распространённой в высказываниях группой лексических единиц, маркирующих семантику личностного субъективного восприятия, представляются слова, содержащие отрицательную коннотацию при описании состояний других людей, их поведенческих свойств и индивидуальных человеческих черт. Например, судья трактует возникшие в жизни Гризина трудности как «сугубо личные проблемы», где лексическая единица «сугубо» («наречие к прилагательному сугубый; исключительно (по сравнению с обычным, нормальным); совершенно, полностью, всецело (Русский викисловарь)) указывает на семантику чрезмерности в интерпретации поступка указанной персоны, её выхода за рамки общепринятого, оценивающегося в существующей этике отношений как норма. Для передачи информации о сложности высказываний Гризина адресант использует слово «пируэт» («сложное, хитроумное действие, движение, также замысловатое умозаключение, сложный поворот мысли и т.п.» (Русский викисловарь)), чьё переносное значение указывает на большую экспрессию лексической единицы, причём эмоциональная оценка усиливается за счёт её повтора.
Само поведение Гризина также описывается лексическими единицами, заключающими в своей семантике отрицательную коннотацию, создаваемую контекстом. Негативность оценки проистекает из смыслового несоответствия обозначенного состояния тому состоянию, которое интерпретируется говорящими как целесообразное для определённой речевой ситуации. Так, слова «(не) препятствовали», «работает», «спокойно», «разговариваете», «поправили», «наоборот», «(не) знали», «(не) стали», «(не) знаете», «знаете», «опытнее (всех)», «умышленно», «выдумывать», «(люди) роботы», «(с такой) скоростью», «(был) активным», «(не) предпринял [(не) предпринимает]», «засушенного (хоккеиста)», «страшный (человек)», «ласковым (голосом)», «(не) желая выслужиться», «(никаких) претензий», «незаметно (сам для себя)» несут в своём значении смысловой компонент «рассогласованности». Они определяют поступки Гризина, его личностные качества через семантику алогичности свойственной ему морали, при этом значение несоответствия маркируется семой «впечатление», поскольку отражает иерархию ценностей языковой личности говорящего. Отрицательная коннотация речевых единиц связывается с выражаемой адресантом семантикой противоречивости, которая выступает особенностью его идиолекта, а потому «является частью картины мира» (Бринев, 2014, 123) судьи. Иными словами, подобное значение передаёт отношение говорящего к содержанию его высказывания. Следовательно, судья выражает личную оценку как поведения, так и личности Гризина.
Смысловой компонентой субъективности сообщений усиливается при употреблении адресантом лексических единиц, заключающих в себе семантику ментальных состояний субъекта речевой деятельности. Говорящий обозначает своё «чувствование» и «знание» ситуации словами «ух ты», «вообще не в тему», «это что-то новенькое, интересное», «всё интереснее и интереснее», «ох ты», «как интересно», «у меня такое впечатление», «мало того», «элементарно», «все знают», «общедоступно», «даже», «я», «мне», «меня, прям, настораживает это», «я акцентирую ваше внимание», «ты хоть убей меня», «не увидел», «я – нет».
И если при этом междометия «ух», «ох» выражают семантику эмоционального состояния удивления (Словарь русского языка, 1981-1984), а наречие «интересно» и прилагательное «интереснее» отражают семантику чувства «любопытства» (Русский викисловарь), то лексические единицы «не в тему», «что-то новенькое» определяют значение статуса излагаемых Гризиным сведений. Данные коллокации, заключая в себе смысловой компонент «отрицания» ранее изложенного «неуместного», привносят в высказывания адресанта семантику неприятного удивления, что также определяет оценочный характер суждений говорящего.
А речевые единицы «у меня такое впечатление», «мне», «меня, прям, настораживает», «хоть убей меня», «не увидел», «нет» и «я» уже напрямую выражают мнение судьи. Все перечисленные слова либо называют субъекта речи («я», «меня», «мне»), либо выступают номинацией сформулированной оценки («впечатление», «хоть убей», «(не) увидел», «нет»), причём согласно контексту оценки негативной. Отсюда данные лексические единицы определяют наличие субъекта (судьи) и его мнения по отношению к происходящему.
О личностном характере оценки свидетельствуют и слова «даже», «мало того», «все знают», «элементарно», «общедоступно». Три последние лексические единицы указывают на значение «распространённости», «всеобщей доступности и известности», но так как они описывают свойства реального мира, который существует независимо от сознания субъекта речевой деятельности, то слушающий сталкивается с интерпретацией неопределённого феномена действительности. Иными словами, сказанное судьёй снова квалифицируется как мнение, причём негативное, поскольку в контексте оно позиционируется как противопоставленное мнению об отрицательном явлении. Это подтверждает и сложный союз «мало того», синонимичный союзам «кроме того…», «помимо того…» (Словарь русского языка, 1981-1984), обладающими значением избыточности, а семантика превышения меры всегда наделена отрицательной коннотацией.
Слово «даже» также обладает значением усиления, самой высокой степени чего-либо (Словарь русского языка, 1981-1984), однако его негативная оценка связывается уже не столько с выходом за рамки оптимального, нормы, а с семантикой «ожидания». Союз-частица маркирует значение представления о том, как должно быть: субъект речи описывает не реальную ситуацию и реакцию человека на неё, а своё мнение о том, как другой человек должен был поступить (Данилин, 2018, 49). Так как судья описывает гипотетическое поведение Гризина в действительности, соотнося его в пресуппозиции с понятием нормы, то все выделенные высказывания со словом «даже» квалифицируются как мнение с негативной оценкой конкретного лица и его действий.
Подобная семантика долженствования заключается в словах, отражающих категорию модальности: «лучше (не пояснять)», «не нужно (включать)», «всё равно», «может и было». Определяя семантику вероятности, возможности, уверенности, правоты, они так же характеризуют описываемые судьёй события как сопоставимые с гипотетическим идеалом, но в отсутствии синонимичности речевых ситуаций маркируют их отрицательную оценку. Наиболее открыто она выражается словом «нехорошо», которое судья для усиления убедительности высказывания и создания экспрессивного эффекта повторяет. Предикат «нехорошо» выражает ценностную установку языковой личности адресанта, значит, фраза определяется как мнение, выражающее негатив. Отрицательная оценка здесь проистекает из семантики слова «нехорошо», синонимичного слову «плохо» (Русский викисловарь).
В устойчивых сочетаниях «голыми руками», «свободная любовь», «белки (в колесе)», «угроза жизни», «включать (дурака)», «дети знают», «по-щучьему веленью», «каждому встречному-поперечному (первому встречному) изливать душу», «держать зубами», «хоть убей» эта оценка выражается метафорически. Отрицательная коннотация связывается с образностью высказывания, экспрессивный характер которого передаёт ситуацию не как нейтральное описание, а как эмоционально переосмысленное явление действительности. Семантика преувеличения в данном случае приводит к негативной коннотации, а идиоматичность речевых фигур не просто украшает сообщения, но привносит в них значение субъективности, что выдаёт авторскую позицию.
Таким образом, все рассмотренные высказывания обладают статусом оценочных суждений и в то же время имеют дискредитирующую коммуникативную направленность. Это позволяет утверждать, что в них раскрываются коннотации «пристрастности», то есть ярко выражается субъективный характер негативных сообщений говорящего. Для определённых речевых ситуаций (например, для речевой ситуации произнесения напутственного слова председательствующего перед присяжными заседателями, допроса в присутствии коллегии присяжных) подобное явление рассматривается как недопустимое в законодательном поле поведение. Отсюда оценочные суждения могут выступать не только формой выражения негативной информации, которая приемлема при описании личного восприятии ситуации, но и показателем негативной информации, влекущей за собой правовые последствия.
Список литературы:
Об авторе