ЛИНГВОКРИМИНАЛИСТИКА И СУГГЕСТОЛОГИЯ ЭКСТРЕМИСТСКИХ ТЕКСТОВ

Byadmin

ЛИНГВОКРИМИНАЛИСТИКА И СУГГЕСТОЛОГИЯ ЭКСТРЕМИСТСКИХ ТЕКСТОВ

Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2018

Тимощук Алексей Станиславович,
Владимирский юридический институт Федеральной службы исполнения наказаний, профессор

ЛИНГВОКРИМИНАЛИСТИКА И СУГГЕСТОЛОГИЯ ЭКСТРЕМИСТСКИХ ТЕКСТОВ

Аннотация

Мы живем в мире нарастающей сложности. Параметры нового общества определяются множеством факторов, среди которых можно выделить наиболее явные: 1) научная, информационная, экономическая, юридическая и криминальная глобализация, 2) растущая роль информации и деонтологизация товарно-денежных отношений, 3) увеличение уровня сложности и рискогенности общества, 4) становление техносферы как новой области отношений. Особо следует отметить такой фактор, как пролиферацию дискурсов, увеличение массива нарративов. Некоторые из них носят экстремитстский, радикальный, а иногда, пограничный характер. Вербовка может осуществляться на грани дозволенного, с использованием скрытых средств манипуляции. Идентификация радикализма в дискурсе, выявление признаков экстремизма креолизованных текстах представляют особую сложность.

Введение. Начало XXI в. было ознаменовано дерзкими террористическими актами против государства. После ответа правоохранительных органов, террористы переключились на более доступные цели – школы, места отдыха, транспорт. Особая цель радикальных акторов – Интернет коммуникации, которые представляют широкие возможности для массовой и зачастую анонимной трансляции своих идей. В связи с тем, что агенты радикализма умело используют технологии манипуляции, возник ряд специфических проблем идентификации экстремистских дискурсов, выявления признаков возбуждения ненависти в креолизованных текстах. Новые предметы «Лингвокриминалистика» и «Языковая суггестология» призваны  обучить специалистов значимым параметрам радикального дискурса, способам языкового манипулирования, приёмам этической и моральной оценки суггестивного текста.

Нарративы, дискурсы, сеть. Нарратив – носитель единицы культурной информации, задействующий описательно-эмоциональную функцию человека в его рефлексии мира и общества. Нарративное знание удовлетворяет потребность в личностном, эмоциональном познании мира и связывает общество прочными скрепами в виде ключевых текстов, определяющих на века дискурс культуры (Веды, Трипитаки, Тора, Библия, Коран и т. п.).

Нарратив тесно связан с социокультурной феноменологией, которая анализирует общество как совокупность жизненных миров, генерирующих и транслирующих свои тексты, артикулирующих идентичность этой группы (Тимощук Е., 2012).

В мире нарастающей сложности традиционные нарративы, сакральные тексты, уже не обеспечивают легитимацию и универсализацию социальных ценностей. Глобализированное общество разобщено в своих генераторах смысла. Исторические ключевые тексты культуры уже не обладают такой силой макронаррации. Ценностно-смысловые коды культуры весьма разобщены. В этих условиях имеет место пролифирация нарративов. Сегодня нарративизации подвергается политика (неомифотворчество), наука (междисциплинарный, повествовательный и развлекательный стили подачи естествознания), предпринимательство (дневник бизнесмена, истории успеха). Формируется целое направление нарративной экономики, в которой рассматривается легитимизирующая и стимулирующая роль дискурсов в создании экономических эффектов; как влияет мотивация ключевых текстов на паттерны потребления, корпоративное поведение, рыночный обмен и распределения благ (Вольчик, 2017).

Нарратив – особое метаисторическое повествование, не уделяющее большого внимании точной временной последовательности. Это особое конструирование реальности сквозь призму личного отношения говорящего или его репрезентативной группы. «Основными параметрами нарративного анализа являются: повествователь (нарратор), персонажи, время, события, пространство, взаимоотношения между категориями (дихотомии), интертекстуальные связи и пресуппозиции» (Антипова, 2018, с. 5).

Помимо общих для всех эпосов структур, у каждого нарратива есть свой набор признаков, коррелирующих с тем или иным хронотопом, контекстом повествования. Это некий социокод (мем) нарратива, который позволяет нам понять его коммуникативный, исторический, семиотический, социальный багаж или нагруженность культурными значениями.

В условиях кризиса больших нарративов, закон берёт на себя функции метанаррации, создания единых ценностных требований. В традиционном обществе роль метанарративов выполняли священные писания, в царской России – нарратив «православие, самодержавие, народность», в советском обществе – учение о коммунизме. Сегодня от них остались лишь винтажные и ретро наррации «великой династии Романовых», «великого советского прошлого». В условиях эксфолиации этноконфессиональных и иных нарративов возрастает потребность в государственной политике создания единого ценностно-смыслового пространства через образование, право, медиасферу.

Интернет представляет сегодня быстрый способ распространения идей и ресурсов терроризма / экстремизма. Соответственно, наша деятельность по противодействию насилию против граждан ради  достижения политических целей должна учитывать все новые медиа.

Экстремистские дискурсы попадают на благодатную почву радикально настроенной молодёжи. Именно они выступили движущей силой общественных трансформаций в Египте, Марокко, Украине.

Интернет как информационный ресурс и коммуникационная сеть может быть использован в нескольких аспектах для осуществления преступной деятельности: 1) распространение своего учения, 2) радикализация последователей, 3) выкладывание роликов с актами насилия – т.е. фото и видео отчётов о деятельности, 4) сбор средств, 5) вербовка новых членов. Следует признать, что вся эта деятельность связана вместе и может называться стратегией диссеминации плевел терроризма и экстремизма. Формы могут варьироваться: от создания видеоигр «убей неверного» до создания музыкальных клипов соответствующей тематики. Не всегда глобальная сеть используется для пропаганды напрямую, сегодня её активно используют скрыто, для корпоративных целей закрытой организации: как способ коммуникации (Skype, Viber, WhatsApp, Telegram), как инструмент передачи материалов (системы обмена файлов), электронная почта, закрытые сайты и группы в социальных сетях, как способ передачи сообщений, способ поиска информации в отношении жертв терроризма и экстремизма, процесс анонимной оплаты преступных услуг через криптовалюты. В этом смысле консервативный подход специалиста по кибербезопасности Е.В. Касперского, выступающего с инициативой паспортизации доступа в Интернет и ограничении информационных прав выглядит совсем не ретроградным. Обеспечение состояния защищенности личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз позволяет говорить о необходимости регулирования права на Интернет. Для выявления такого содержания необходимо взаимодействие телекоммуникационных провайдеров и правоохранительных органов.

Последовательна в этом смысле инициатива Роскомтехнадзора, обязать мессенджеры работать в России по договору с операторами связи и идентифицировать своих пользователей. Очевидно, что в условиях угрозы экстремизма и терроризма необходимо выводить из черных и серых зон любой телекоммуникационный обмен. В условиях, когда терроризм – это, в принципе, глубоко законспирированная деятельность, когда некоторые главари даже не притрагиваются с современным средствам связи, положить конец анонимности в Интернете, сделать весь контент проверяемым – это то немногое, что государство может и обязано сделать.

Не снимая общественной опасности терроризма, следует указать на специфику современной информационной среды. Вследствие «медийности» преступления террористической направленности вызывают шок у социума и государство реагирует на него больше всего. Медиатизация зла имеет двоякий эффект. Она не только предупреждает общество об опасности, она ещё учит способам совершения преступлений, собирает поклонниц маньяков и насильников.

Особую сложность составляет выявление экстремистских дискурсов в социальных сетях, через которые идеи могут продвигаться в скрытой форме. В связи с этим требуется разработка новых областей знаний о социальных сетях: сетевое взаимодействие и глобальный порядок, сетевое общество и роль сети в революционной деятельности, управление сетевыми сообществами, методики и практики информационно-коммуникационных и сетевых технологий в области социального активизма и волонёрства, агитация и пропаганда в социальной сети, Интернет и экстремистская деятельность,  теоретические и практические аспекты информационного права; актуальные вопросы виртуальной криминалистики.

Радикальный дискурс: кейс салафитов.  Рискогенный характер технологической цивилизации подталкивает государство ограничивать ради целей безопасности от терроризма и экстремизма некоторые политические права (свободу мысли и слова, свободу информации, право на создание общественных объединений, право на проведение публичных мероприятий). В противном случае имеет место эксплуатация этих политических прав и свобод радикальными группами, эквилибрирующими на линии дозволенного и запрещённого, это происходит в Европе.

Второе поколение прав, сформированные в результате II и III НТР, относятся к категории социальных и экономических (свобода передвижения, право на жилище, право на труд, право на приемлемый уровень жизни, право на предпринимательство, право на частную собственность, право на образование, медицинское обслуживание и многие другие социальные гарантии: пособия по случаю полной, частичной или временной утраты трудоспособности, право на пенсию, пособие по безработице и т. д.). Эти общественные блага имеют двойственное значение в борьбе с терроризмом. С одной стороны, законопослушные граждане естественно достойны пользоваться этими социально-экономическими достижениями. Вызывает негодование, что пособники терроризма, выступающие зачастую с лозунгами уничтожения ненавистных государств, при этом успешно пользуются государственными пособиями, бесплатной медицинской помощью и образованием.

Следует изучать опыт противодействия терроризму и экстремизму с использованием ограничений экономических прав: 1) изъятие экономической инфраструктуры террористов и экстремистов (домов, складов, техники), 2) санкции в отношении банков, финансовых организаций, предприятий, оказывающих пособничество в нелегальных и полулегальных операциях террористов и экстремистов, 3) ограничение на свободу выезда за границу лицам, в отношении которых ведётся профилактический учёт по терроризму и экстремизму.

Третье поколение прав связано с международными процессами XX века, требованиями коллективной безопасности. Это солидарные права всех жителей земли – право на мир, право на сохранение природы, право на безопасность. Коллективное право на безопасность требует ограничения ряда индивидуальных прав прошлых поколений в связи с резким ухудшением защищённости городов и жизненно важных технологических объектов. Общая эволюция государства и права, общественных отношений демонстрирует последовательную негоциацию института прав и свобода, историческую связь становления социального государства, с его функциями безопасности и благосостояния и института гражданского общества. Сегодня фактически мы должны сформулировать четвёртое поколение прав и свобод или, даже более корректно можно сказать, четвёртую сборку прав и свобод, которые включают все гуманитарные достижения предыдущих поколений, рассматриваемых в свете глобальных угроз терроризма и экстремизма. Разработка современного понимания прав и свобод проходит  в контексте приоритетной темы международного контроля организованной преступности, терроризма, экстремизма, эксплуатации детей. Правовой ответ угрозам XXI века даётся с учётом дальнейшего выживания человечества как биологического вида.

Сложность и идентификации и преследовании экстремистов, террористов и их пособников представляют не только техническая оснащённость, использование всех достижений НТР для преступных целей, но и эксплуатация первого поколения прав и свобод человека, которые создавались в других условиях для европейских стран. В условиях глобализации тема прав и свобод граждан используется в смешанной риторике, завуалировано, для прикрытия преступных целей.

Так, правоохранительные органы Великобритании долгое время не могли найти средства закрыть за решётку проповедника А. Чоудари (Anjem Choudary), который последние 20 лет стоял с мегафоном в людных местах Лондона и выступал с идеями радикальной исламизации. Хотя его не пускали в мечети, в своей уличной проповеди, роликах в Ютубе, выступления на форумах он делал скандальные заявления «Исламский флаг будет развеваться над Лондонстаном», «Мусульмане в Англии должны проповедовать идеи их веры, всё остальное – враждебно им». Только в июле 2016 г. его смогли осудить за открытый призыв поддерживать ИГИЛ. Вместе с Мухаммедом Рахманом он был осуждён на пять лет и шесть месяцев. Возможно, Чоудари сознательно много лет балансировал на грани законной деятельности, а сейчас перешёл эту линию для того, чтобы стать тюремным мучеником и обрести ещё большую силу. Специалисты, взаимодействующие с активистами джихада, указывают, что это люди с определённым виктимным психотипом. По некоторым оценкам, его экстремистская риторика убедила более чем сто человек встать на путь радикализма, среди которых были смертники Омар Шариф, Бруст Зиамани, Майкл Адеболаджо. При этом антитеррористический отдел Скотленд-ярда провёл колоссальную работу, проанализировав материал за 20 лет, объёмом более 12 террабайт (Choudary, 2016).

Чоудари родился в Англии, получил юридическое образование, его жена и четверо детей пользуются социальными благами общества развитого капитализма, в то время как глава семейства, обращённый в радикальный ислам Омар Бакри Мухаммедом, полевым командиром из Ливана, открыто выступает в поддержку терактов 11 сентября 2001 г. в Нью Йорке и 1 июля 2005 г. в Лондоне. Чоудари провёл несколько школ по исламу в Великобритании, где, возможно, проводилась подготовка к боевым действиям. Организовав в 2008 г. радикальную группу «Islam4UK» (Ислам для Великобритании), Чоудари поставил цель убедить граждан страны в превосходстве шариата. Средства, которые были выбраны для этого, вызвали отвращение английского правительства, в частности, планы по проведению исламского шествия с пустыми гробами рядом с ветеранами боевых действий в горячих точках.

Исламский центр аль-Мухаджирун, созданный Чоудари, преследовал мусульман, продающих алкоголь в своих заведениях, угрожал им расправой по законам шариата, отрицая британскую юрисдикцию для мусульман.

Подобные методы используют германские салафиты Свен Лау (Абу Адам) и Пьер Фогель, которые обращают европейцев в ислам, вербуют в Сирию, действуя по краям немецких законов. Им удаётся привлечь к себе внимание, потому что в капиталистическом рыночном обществе от человека всегда требуют лучших результатов и лучшее достаётся немногим, а желание обладать социальными благами есть у всех. Салафитские группы дают молодёжи чувство принадлежности группе, альтернативу бюргерскому быту; они стабилизируют их в жизненных установках, дают ценности. Ранее также действовали нацисты и левые радикалы. Садовники и фермеры редко становятся героями, разве что во Вселенной Толкина. Салафитское подполье хорошо адаптируется к европейскому рынку, оно чувствует спрос на чёткие и простые идеи для организации молодёжи. Плюс они дают сверхценности – жить в Халифате, получить рай. Буквальное толкование Корана востребовано простыми людьми, которые не хотят углубляться в теологию. Раньше простые пропозиции высказывали нацисты, марксисты, сегодня – салафиты, которые предлагают лёгкий способ преодолеть клаустрофобию капитализма.

Фанатики-салафиты сеют раздор в обществе, рекрутируют террористов. Их последователи убеждены, что, взрывая мирных граждан в метро, они призываются божественное правление, ибо выступают против правительства, ведущего войну в Ираке и Сирии, оказывающему поддержку США и Израилю. Мюриды принимают клятву верности радикально понимаемому исламу, не считая себя гражданами той страны, от которой получают социальную защиту и блага.

Следует признать эффективной политику уничтожения фанатиков-боевиков. В этом случае закон должен разрешать преднамеренное убийства в том случае, если субъект является «непосредственной угрозы». В.В. Путин сформулировал этот способ «мочить в сортире». При этом, могут иметь несчастные случаи, но они единичны. Так, радикальный проповедник Anwar al-Awlaki и его 16-летний сын были убиты в Южном Йемена с помощью БПЛА. При этом сын был убит по ошибке. Анвар аль-Авлаки, один из идеологов террористической сети «Аль-Каеда», проходил обучение в лагере муджахедов в Афганистане, был наставником двум угонщикам самолётов в США, автор «44 способа поддерживать джихад». Он получил западное образование, долгое время пользовался гостеприимством США, был имамом мечетей в Денвере и Сан-Диего. В своих блоге на английском языке он проповедовал ненависть к немусульманам (кафарам) и сострадание к убитым террористам, считая их мучениками. Он рекрутировал несколько террористов – Umar Farouk Abdulmutallab, Nidal Malik Hasan, Faisal Shahzad, которые сначала слушали его лекции в мечети, а затем и видеовыступления в Интернете.

Тюремное заключение часто предоставляет для экстремистов расширенные возможности по радикализации других осуждённых, поэтому особое внимание должно быть уделено контролю осуждённых за терроризм в тюрьме.

Террористы и экстремисты несут долгосрочную угрозу обществу. Они характеризуются как не контактные среди уголовной среды тюрем, образуют свои неформальные сообщества по национальному и религиозному признаку. «Как показывают опросы, полностью отрицают свою вину более 30% и не сожалеют о содеянном около 70% преступников-террористов. Отчасти это объясняется тем, что в отличие от «обычных» убийц, террористы совершают насилие в отношении не «своих», а «чужих» или чуждых, которых они ненавидят как представителей иной культуры (нации, религии)» (Галахов, 2017).

В качестве памятки приведём признаки представителя радикального ислама. Внешние признаки сегодня не обязательно являются маркером, поскольку длинную бороду можно сбрить, количество намазов увеличить, ноги не расставлять широко и не поднимать вверх указательный палец правой руки, чтобы не привлекать внимания оперативных служб. Знакомство с вероучением последователя ислама остаётся наиболее проверенным способом идентификации экстремистских составляющих. Следует выделить следующие аспекты радикализации мусульманского вероучения, они делятся на поведенческие и идеологические.

К поведенческим следует отметить следующие: 1) изменение речи, включённость идеологически нагруженных лексем (джихад, газават, шариа, ас-салаф, ширк, аль-ихван, такдир, джахилия и т.п.); 2) резкая ярая приверженность исполнению всех обязанностей мусульманина; 3) принадлежность к группам фанатичных верующих.

Что касается идеологических признаков, они являются формами конкретизации исламского учения. Во-первых, это вера в предопределенность. Вступление в радикальную группу, участие в вооруженной борьбе или нажатие на кнопку пояса смертника – это поступки, предопределенные Аллахом, которых просто нельзя избежать.

С верующего человека фактически снимаются все моральные ограничения, поскольку он становится уверенным, что это не его личный выбор, за который придется отвечать в Судный день, а воля самого Аллаха.

Второе, представление воли определённых идеологов как воли Аллаха (такдир).

Третье, вера в прощение всех грехов в случае совершения акта дхихада (теракта, участие в войне с неверными и т.п.). Для этого используется следующий хадис: «Один человек спросил: «О, посланник Аллаха! Взыщется ли с нас за то, что мы совершали во времена невежества?» (Пророк) сказал: «С того, кто в Исламе совершал благое, не спросят за то, что он делал во времена невежества, а с того, кто в Исламе совершал скверное, спросят и за первое, и за последнее».

Четвёртое, яростная критика «джахилии» или неисламского образа жизни. Сюда же можно отнести тенденцию упростить исходный ислам; представить в проповеди сложную исламскую прагматику (фард – предписанные действия; ваджиб – важные; мустахаб – дополнительные; сунна – желательные; мубах – нейтральные; макрух – нежелательные; муфсид – нарушающие; харам – запрещённые) в виде бинарной оппозиции «харам и халяль». И, наконец, пятое, убеждённость в социальной взаимопомощи братьев-мусульман (ихванульмуслимун).

Речевое манипулирование в репрезентации религии. Наука как рациональная сфера познания должна познавать религию рассудочно. К сожалению, в этой области сохраняется гипостазирование явлений: зомбирование, деструктивная секта, тоталитарная секта, гипноз – это языковые штампы, фантомы, которые затрудняют познание процессов веры. При описании нежелательной религии используются особые приёмы для создания суггестивного эффекта: пресуппозиции (эта религия не наша, значит она плохая), отбор негативных фактов и скрытие положительных, обыгрывание многозначности слова (имя бога «Кришна» переводится как «чёрный»), использование суггестивной подмены (вместо «верующие» – «сектанты»), фреймовая организация текста (писать не о культурном разнообразии, а о разрушении национальной культуры), плюрализация создаваемой референтной группы (Свидетели Иеговы бросают работу), нормализация высказывания (безусловно, это нетрадиционная религия), аффективная доминанта (клевета, угрозы, разжигание, страдают дети и т.п.)

Предлагаю провести феноменологическую редукцию по отношению к этим гипостазированным монстрам и заменить их более ясными терминами, с более конкретными контекстами: манипуляция сознанием, дезадаптация, закрытые социальные группы. Объективное исследование психологических установок, мешающих рациональному познанию процессов индоктринации: миф будет полезно правоохранительным органам, экспертным советам по религиозным организациям, лингвокриминалистам.

Характеристика влияния новых религиозных движений часто повторяет это предубеждение. Какие сегодня предлагаются объяснения воздействия новых религиозных движений (НРД) на индивида? «Зомбирование», «промывка мозгов», «психологический терроризм», «программирование», «тоталитарная обработка», «кодирование». Все эти объяснения подразумевают некоторое не просто внерациональное, но, порой, и мистическое воздействие на сознание человека. Мифологемы возникают, когда человек не может объяснить некоторый факт реальности. Тогда предлагают будто-объяснение, которое на самом деле ничего не объясняет, но зато снимает познавательный стресс. Человек убеждает себя в том, что он знает. Подвергнем феноменологической редукции эти понятия-фантомы.

«Зомбирование». Название «зомби» пришло из афро-карибской религии вуду, которая верит в возможность оживления мёртвых. Эффект вуду якобы достигается использованием химических катализаторов и мистических практик, которые действуют подобно гальваническому элементу на отрезанную лягушачью лапку.

В поп-культуре термин получил распространение из фильмов ужасов, построенных на идее реанимации трупов. Джордж Ромеро, поставивший фильмы «Ночь живых мертвецов», «Рассвет мертвецов», «День мертвецов», «Земля мертвецов», создал архетип кинематографического зомби: труп человека оживает из-за воздействия радиации или вируса. Оживший труп не поддаётся рациональному воздействию и становится неуправляемой машиной убийства, откусывая головы направо и налево. Зомби вспоминают свои прошлые жизни и могут прийти на знакомые места, однако их единственной потребностью остаётся пожирать всё, что двигается. Люди, которых кусает зомби, умирают в страшных муках. Зомби Ромеро испытывают ограниченные эмоции (страх, гнев), их речь сводится к стонам и хрюканью; они медленно двигаются, имеют угнетённую моторику, направляются к жертве с вытянутыми руками. Анализ содержания термина «зомби» позволяет сделать вывод, что подобный эффект является социально-фантастической аллегорией и не способен адекватно объяснить феномен принятия религии.

«Гипноз» – торможение отдельных участков коры головного мозга при сохранении активности «сторожевых» центров мозга, обеспечивающих контакт загипнотизированного с психотерапевтом. Обязательными требованиями классического медицинского гипноза является добровольность и доверие пациента. Без этого фактора психотерапевт не сможет дать первичную установку, которая заключается в расслаблении, сосредоточении внимания на одном предмете, внушении тихим, спокойным голосом. Пациент входит в гипнотическое состояние и становится восприимчивым к командам терапевта, который может заставить принять неудобную позу, стать глухим, парализованным. Стимулы, сообщённые гипнотизёром, сохраняют свою силу и после сеанса, когда пациент выполняет инструкции, источник которых он не может вспомнить. Подобное постгипнотическое внушение распространяется только на поведенческие реакции и не затрагивает область жизненных убеждений. Медицинский гипноз нельзя считать способом воздействия религиозных групп, поскольку для его действия необходимы согласие пациента для специфических предгипнотических действий, к тому же постгипонтическое инструктирование не влияет на область веры и не способно заставить действовать за рамками известных моделей поведения.

М. Эриксон предложил более широкое применение гипноза как трансового состояния сознания. В эриксоновском гипнозе нет необходимости в получении согласия на предгипнотические процедуры, любой пациент считается гипнабельным. Однако подобный гипноз происходит в состоянии бодрствования и более похож на нейро-лингвистическое программирование нежели на медицинский гипноз (см. далее).

«Нейролингвистическое программирование» – активация в сознании человека определённых реакций с помощью словесных «ключей». Воздействующий с помощью НЛП («энелпер») якобы способен нацелить жертву на выполнение неосознаваемых действий. В действительности эффект НЛП (равно как пресловутого «25 кадра») во многом преувеличены и не идут дальше краткосрочного коммуникативного проектирования. Манипуляция сознанием носит более сложный, системный характер.

«Цыганский гипноз» иногда называют как возможный способ воздействия на субъекта индоктринации. Цыганки в России известны тем, что могут побуждать людей в здравом уме и памяти отдавать им деньги, выносить ценности из квартиры. Несмотря на то, что такие действия неоднократно фиксировались эмпирически, они совершаются в отношении лишь лиц определённой виктимности (повышенное чувство тревожности, незащищённости, вины, комплекс ожидания). Зачастую жертвами такого мошенничества становятся женщины как существа более эмоционально ранимые. Технология воздействия цыганок на психику заключается в совокупности техник контроля (см. таблицу).

При всей действенности этой отработанной технологии, эффект её действия кратковременный. Участие же в религиозной организации носит обычно длительный характер и поэтому не может быть объяснено действием «цыганского гипноза».

Компетентная критика со стороны светского общества, означает привлечение религиоведов, которые являются необходимым буфером между различными религиозными организациями и обществом. Привлечение судом ангажированных экспертов приводит к дискредитации судебной экспертизы, как в случае суда в г. Томске над «Бхагавад-гита как она есть» автора А.Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады в 2011 г. (Тимощук А., 2012)

В качестве исходной экспертизы, в основе обвинения прокуратурой, использовалось инициативное заключение доктора философских наук Аванесова С.С., кандидата философских наук Свистунова В.Н. и кандидата филологических наук Наумова В.Г. Их экспертиза была сделана крайне непрофессионально, содержала расхожие места из других работ антисектантской направленности, доступных в сети Интернет. Приводимые цитаты были даны с отрывом от контекста, в  результате чего полностью менялся смысл слов. Например, у экспертов слова Кришны «Я – всепожирающая смерть» приводились как  доказательство демонической природы Кришны, тогда как в первоисточнике стоит целостная формулировка, в которой Кришна говорит, что он есть и смерть, и созидающее  начало  (Бхагавад-гита 10.34).

Приглашенный в суд эксперт Наумов В.Г., пояснил, что он не проводил строгой судебной экспертизы. Как и кто конкретно к нему обратился с предложением провести экспертизу, Наумов ввиду давности события, не вспомнил. Общение с Аванесовым  происходило по телефону и электронной почте. От кого на кафедру поступили сама книга и лист с вопросами эксперт не знал, ему их передал лаборант кафедры. Сами вопросы не были предоставлены на официальном бланке какой-либо организации, а также не были заверены чьими-либо подписями и печатями.

Также эксперт пояснил использованную им методику проведения анализа текста. Использовался компонентный анализ, при котором контекст не учитывается, а текст раскладывается на минимальные семантические единицы – т.е. рассматриваются сугубо слова в отрыве от контекста без учета философского, религиозного или иного смыслового плана текста. Анализ смысла самих слов проводится по словарям. Эксперт подчеркнул, что всё, касающееся авторского замысла, вложенного в текст, им не рассматривалось, а анализировалось только значение слов.

Свои ответы, как отметил эксперт, он формулировал строго в соответствии с поставленными перед ним вопросами. Например, если вопрос звучал как «содержит ли текст, представленный на экспертизу, высказывания в форме утверждения, в которых имеется негативная информация», то эксперт просто искал в тексте слова, имеющие в соответствии со словарями современного русского языка негативную окраску. Если такие слова встречались в тексте больше одного раза, то, следовательно, высказывания есть, и эксперт давал положительный ответ на поставленный вопрос. Наумов подтвердил, что не использовал герменевтический анализ, не использовал понятийный аппарат самого текста, а только рассматривал значение слов по словарям без учета контекста и смысловой направленности текста в целом.

На неоднократные вопросы о том, насколько такой метод приемлем, если он не является общепризнанным (на это указала сторона защиты и с чем эксперт согласился), Наумов отвечал, что существуют, конечно, разные методы анализа, но лично ему, на основании личного опыта, кажется приемлемым именно этот.

Как заметил эксперт, отвечая на вопрос, заданный прокуратурой, побудительная семантика – самая богатая в языке. Но вопрос: к чему направлен тот или иной призыв – это уже зависит от контекста. Т.е. используемый экспертом метод на основании побудительных слов может дать положительный ответ, что призыв есть, но к чему этот призыв – остается неизвестно.

Несмотря на абстрагирование от смыслового контекста, которого добивался эксперт, тем не менее, в своем заключении он позволяет себе строить смысловые предположения, например, что в том или ином отрывке текста речь идет о кришнаитах или «не кришнаитах», хотя в самом тексте нет прямых указаний на это, тем более посредством использования указанных слов.

По поводу сформулированных им выводов экспертного заключения, где указывается, например, что «значение призыва может восприниматься в данных контекстах» (т.е. как призыв к насильственным действиям), эксперт пояснил, что он использует слово «может» в смысле, что «может восприниматься», а может и не восприниматься. Таким образом, создавалось некое двусмысленное понимание этих выводов. При прочтении экспертного заключения абсолютно неясно, то ли эксперт говорит категорично «да, может», то ли он предполагает «может, да, а может, и нет».

Поскольку исходная инициативная экспертиза была оспорена за её непрофессионализм, прокуратура ходатайствовала о проведении судебной комплексной психолого-лингвистической религиоведческой экспертизе. В числе лингвистов фигурировал кандидат филологических наук Осадчий М.А, который участвовал в судебных экспертизах по признанию экстремистскими нескольких книг Свидетелей Иеговы. На его экспертизу по книгам Свидетелей Иеговы, использованную на суде в Горно-Алтайске, доктор философских наук Наговицын А.Е. возразил итоговым заключением, в котором подверг ее категорической критике. Осадчий применял аналогичные методики как и Наумов. Поскольку лингвистическая часть новой экспертизы могла бы содержать те же самые ошибки, что и предыдущая экспертиза, сторона защиты предложила в качестве лингвиста доктор филологических наук Баранов А.Н. Суд, однако, в отводе заявленных экспертов отказал и отклонил предложенных стороной защиты экспертов.

Для анализа филологических особенностей текста «Бхагавад-гиты как она есть» стороной защиты был приглашен доктор филологических наук Серебренников Н.В.  Профессор Серебренников Н.В., отвечая на вопросы суда, рассмотрел языковые формы, на основании употребления которых прокуратура требует признать книгу экстремистской («демон», «глупец», «вор», «свинья», «осел»). По поводу некоторых из них он не нашел ничего обидного для нормального человека, поскольку они относятся к человеку, пребывающему в невежестве, который просто не обладает знанием, и здесь нет никакой религиозной розни. Зооморфные выражения имеют сугубо метафоричный смысл и аналогичные высказывания встречаются в культурах разных народов. Особо было отмечено, что нельзя воспринимать те или иные слова в отрыве от смыслового контекста.

«Бхагавад-гиты как она есть» чуть было не пополнила Федеральный список экстремистских материалов (www.minjust.ru/nko/fedspisok). Позднее стали оправданно появляться инициативы на законодательном уровне принять положение о неюстициабельности священных текстов. Между религиозными и светскими людьми должно быть согласие, что нельзя сакральные источники выносить в суд, неважно какие, Библия, Коран или Гита. Это же относится к историческим и культурным тексты. Если бы сотрудники прокуратуры обладали познаниями в области религиоведения и лингвокриминалистики, то обозначенного суда, выставившего Россию в неприглядном свете в глазах международного сообщества, могло и не быть.  «Эксперты», давшие неграмотное заключение (Аванесов С.С., Свистунов В.Н. и Наумов В.Г., М.А. Осадчий, С. А. Дранишников), нанесли репутационный ущерб цеху гуманитариев.

Выводы. Тенденции в развитии судебных лингвистических экспертиз демонстрируют потребность в разработке единых подходов к анализу текстов.  Юрислингвистика, как новая синтетическая область познания, может помочь в областях, характеризующихся повышенной речевой ответственностью. Особое место в этой общепрофессиональное дисциплине занимают лингвокриминалистика и суггестология, как специальные дисциплины, направленные на изучение «языка вражды и ненависти» (hate speech), манипулятивных приёмов в текстах. Развитие этих областей знаний является ценным вкладом в создание создания компетентного экспертного сообщества.

Список литературы

1. Антипова С. С. Метафорический культурный код как средство репрезентации культуры // Взаимодействие языков и культур: материалы Международной научной конференции (28-30 мая 2018 г.). В 2 т. Т. 1. Челябинск: Издательский центр ЮУрГУ, 2018. С. 5-8.
2. Вольчик В. В. Нарративная и институциональная экономика // Journal of Institutional Studies. 2017. Т. 9. № 4. С. 132-143.
3. Галахов С.С. Некоторые проблемы противодействия преступлениям террористического характера и общие сведения о состоянии, динамике и структуре лиц, отбывающих наказание за их совершение // Пенитенциарная система и общество: опыт взаимодействия: сб. материалов IV Междунар. науч.-практ. конф., 4–6 апреля 2017 г. / сост. Тарасов В.А. – Пермь: ФКОУ ВО Пермский институт ФСИН России, 2017. 344 с. С. 12.
4. Тимощук Е. А. Дискурсивный анализ как феноменологическая стратегия социокультурного описания // Вестник Пермского университета. Серия «Философия. Психология. Социология». 2012, № 4. С. 66-73.
5. Тимощук А.С., Филькин К.Н. Томский суд над Бхагавад-гитой Свами Прабхупады: сущность, генезис, роль интеллигенции и влияние масс-медиа // «Бхагавад-гита в истории и в современном обществе» : материалы V Всероссийской научной конференции с международнымучастием (24–25 февраля 2012 г.) / общ. ред. Н.Н. Карпицкий. Томск, 2012. С. 28–62.
6. Anjem Choudary jailed for five-and-a-half years for urging support of Isis // https://www.theguardian.com/uk-news/2016/sep/06/anjem-choudary-jailed-for-five-years-and-six-months-for-urging-support-of-isis